Она небрежно постучала, открыла дверь и заглянула внутрь: свет лампы упал на ее лицо, и на мгновение она напомнила ему иллюстрацию из романа — женщина заглядывает в комнату, в которой по воле автора должна решиться ее судьба; потом она ввела его внутрь.
Комнату (с абсурдно высоким потолком, потому что большое помещение нормальных пропорций разделили глухой стеной) можно было читать, как страницу книги: у окна находилось единственное кресло, его зеленое бархатное сидение стерлось от бесчисленных посетителей; на столе стояла лампа, под лампой — книга, перед книгой — стул; на умывальнике висело полотенце, под умывальником лежал коврик. В камине тлел уголь, еще больше кусков ждало своей очереди в ведре. На ковре в середине комнаты стоял мужчина в подбитом ватой халате и феске, словно выступавший из обстановки; он был едва ли выше мальчика, на которого смотрел.
— Это доктор Понс, — сказала мать, и только. Казалось, что под халатом доктора Понса застряла доска, однако посетитель быстро понимал, что это спина, просто сильно выкрученная. Она делала его походку какой-то винтообразной, и глядеть на нее было и мучительно, и завораживающе; позже Крафт дал нескольким своим персонажам такую походку, не вполне (как он считал) сумев передать производимый ею эффект.
В тот первый день мать осталась с ним и доктором (чего? Крафт никогда не спрашивал) и слушала; как и ее сын, она пила бледный чай, подогретый доктором на газовой горелке. В другие дни она только доводила его до двери или даже до начала улицы; наконец, он стал самостоятельно добираться до комнаты доктора.
Как началось его образование и когда? Подъем на «Высоты» был обязанностью, которую он выполнял, потому что она так сказала ему, и не утруждал себя запоминанием, в какие дни и часы. Рассказывал ли он истории или сначала задавал вопросы? Был ли какой-нибудь текст, были ли какие-то страницы, которые надо было переворачивать и касаться кончиком карандаша? Или они только разговаривали, о его днях и жизни, его жизни на этой земле; подчеркнутая нотация, почерпнутая мораль?
Чем бы это ни было, но то, что доктор Понс открывал ему, не могло быть чем-то по-настоящему новым, чем-то таким, что потрясло бы или испугало его. Он знал о религии. На каждом конце его квартала стояли церкви: Драгоценнейшая Кровь>[204] на юге и протестантская Евангелическая объединенная церковь>[205] на севере, и мать объяснила ему, для чего они нужны; на Рождество, когда на ступеньках католической церкви ставили маленькую картину с вырезанными из гипса фигурками овец, пастуха, верблюда, короля и ребенка, она рассказывала ему сказку: как сын далекого невидимого короля затерялся в зимнем мире, широком и темном; как он узнал, кто он такой и как он там очутился, что ему предназначено сделать и кто его настоящий отец. Рождественская сказка.
