Бакстер. Он должен позаботиться о Бакстере, убедиться, что тот получил дом (хотя, конечно, битком набитый неграми) — благословление, проклятие или просто судьба; удивительно, как мало возможностей выбора у нас есть, насколько прям путь. В одну декабрьскую ночь Бакстера нашли спящим на лестничной площадке, впавшим с депрессию; его взяли внутрь и он до сих пор там.
«Странно, — писала ма, начиная новый абзац. — Бакстер говорит, что негров не интересует ничего, кроме секса: когда они собираются, молятся, танцуют, нанимают музыкантов или выступают в джаз-банде, то только делают вид; на самом деле они ищут возможность заняться сексом. Я ответила ему, что не думаю, будто они чем-то отличаются от других людей. Людей всегда порицают за то, что они стремятся иметь секс, верно? Когда я была моложе, всегда находились ворчуны, которые с обиженным видом говорили, что люди все время думают только об одном, как будто все вокруг — эгоистичные лицемеры. Никто даже и не думал, что надо пожалеть бедолаг, которые, несмотря ни на что, пытаются думать о чем-то другом, пытаются быть политиками, проповедниками, игроками на банджо или генералами — разве на самом деле именно Секс делает человека эгоистом, разве Секс закручивает все стремления и желания вокруг себя? Бедняга хочет быть поэтом или бандитом, но все, что ему разрешено, — делать детей».
Странно. Как часто он слышал, как мать произносила это слово, с легкой удовлетворенной улыбкой, подчеркивая еще один изъян на ткани вселенной (как ей казалось), еще одно несоответствие души и земли.
Странно: много лет все его друзья, слегка подвыпив, начинали рыдать, что — не женясь и не заводя детей — они разбили матерям сердца, в то время как его мать узнала об ориентации ее сына с улыбкой удовлетворения и даже гордилась им, как будто он сделал ловкий выбор, сумев победить если не порабощающую внутреннюю чесотку, то ее обычный результат: она смущенно спросила, как он сумел провернуть это дело против всего мира, и получила вознаграждение в виде уважения к себе, встав на его сторону в этом деле.
Раньше, когда он был маленьким, на Механик-стрит совсем не было негров — не считая продавца льда; да и в городе их почти не было, во всяком случае, за пределами Закатного района, как он в возрасте трех или четырех лет назвал Китайский квартал, через который он с матерью проезжал на трамвае. Вместе с другими мальчишками из его квартала он бегал за толкавшим свою тележку старым длинноруким продавцом льда, огромным и сильным, ожидая, когда он будет кидать в них ломти твердого, в белых прожилках, льда. Он помнил ужасные щипцы, которыми продавец хватал куски и швырял их в его обтянутую резиной спину. Мокрая тележка рекламировала «Уголь и Лед»
