От плодов — деревьям гнуться.
Пусть весна до тех пор длится,
Как уж жатве появиться,
Скудости забыть названье —
От Цереры вам желанье.
Входят несколько жнецов в соответствующих костюмах; они присоединяются к нимфам в грациозном танце; раньше его окончания Просперо неожиданно подымается и говорит:
Я и позабыл
Про Калибана с шайкой. Заговор
Против меня. Минута исполненья
Сейчас наступит.
(К духам.)
Хорошо. Довольно.
Раздается странный, хриплый, неопределенный звук, и видения тяжело рассеиваются
>[124].
* * *
Они исчезли. Тяжело, то есть печально или горестно. Их сдуло прямо посреди танца.
Пирс, стоявший на улице перед Банкетным залом — новым (1630 г.), а не старым, давно уже поглощенным подвалами Министерства обороны, — внезапно сказал, громко, с печалью и удивлением:
— Он знал.
Банкетный зал был Закрыт на Реконструкцию. Здание закрывал синий пластиковый брезент; он мягко вздымался в холодном дымном воздухе, как будто здание плыло под парусом. Транспортное облако вокруг него поднималось и опускалось.
— Он знал, — повторил Пирс. — Как будто он знал.
Как будто он знал. Как будто Просперо знал, и, значит, Шекспир знал. Как будто он знал то, что никак не мог узнать.
Пирс записал эти слова в красную записную книжку; он сидел в чайной лавке Лайонса, окна запотели на морозе, стук кружек, запах бекона и тостов. Перед ним лежала только что купленная в смитовском>[125] ларьке «Буря», издание Паффина>[126], в мягкой обложке, открытая на IV акте.
Как только Просперо вспоминает о заговоре и готовящемся преступлении, он немедленно прерывает представление и приказывает всем исчезнуть, и даже говорит, как детям: Молчи, ни слова, не то исчезнут чары>[127]. А это означает, что чары уже исчезли. И, когда его новоиспеченный зять Фридрих, я имею в виду Фердинанд, смотрит так, как будто чем-то испуган, Просперо говорит ему, что спектакль окончился, что актеры были духи, а не богини любви и плодородия, и что они в воздух испарились все. И не только это, но и все надежды и амбиции его зятя, все башни, дворцы и храмы, весь мир — огромный шар земной, со всем, что есть на нем — тоже не материальны, и мы сами созданы из того же, что и сны. Как он мог такое сказать, что он имел в виду, разве Шекспир не понимал, кто его слушал? Говорил ли он себе или им, и как он мог знать, чем закончится эта свадьба и связанные с ней надежды и ожидания? Что, как и эти бестелесные комедианты, они растают, не оставив следа.
Вероятно, это и есть то, что делает Шекспир: в самые обычные драмы он привносит невероятные чувства, намного более сильные, чем требуется. Может быть, после этой новой маски он, говоря театральным языком, собирался вернуть историю в правильное русло; может быть, в этот день и это мгновение Просперо был показан обычным рассеянным волшебником, попавшим в ловушку собственных интриг. Но это не то, что чувствуется. Нет. Чувствуется, что это конец всех благословений.
