— Правильно ли я поняла, — сказала Харита, сведя черные брови. — У тебя была женщина, которая любила такое. Нуждалась в нем. Отчаянно хотела его, но не могла сказать об этом. И ты делал с ней что-то такое, чтобы она не могла убежать, связывал ее по-настоящему, и потом делал с ней то, что она хотела, чтобы с ней сделали. То, в чем она нуждалась. И когда она говорила: «Нет-нет, пожалуйста не надо», ты не слушал.
Пирс кивнул.
— Ты догадался, чего она хочет, и дал это ей. Не спросив ее. Даже без ее согласия. Которое она бы не дала.
Он опять кивнул.
— Да. Боже. Никто не может просить больше, Пирс. Разве это не любовь? Делать такое для кого-нибудь? Разве мы не это имеем в виду?
Неужели ее глаза поглядели на него так нежно? Он отвернулся, чувствуя, как что-то большое поднялось в груди, как будто из нее хотело вырваться раненое сердце; он зажал рукой рот, чтобы не дать ему выскочить. Прошло не больше месяца с тех пор, как он окончательно порвал с Роз. Недавно, совсем недавно. Настоящая любовь: если она и существует, знает ли о ней Харита, или такие, как она? Может быть, только она одна.
— И где она сейчас? — тихо спросила Харита. — Вы все еще?..
— Нет. Нет-нет. Она ушла.
— Ушла? Вроде как исчезла?
— Уехала в Перу. — Он порылся в карманах пальто, но ничего не нашел. — Последнее, что я слышал.
— Перу.
— Она стала христианкой, — сказал Пирс. — Кем-то вроде христианки. На самом деле попала в секту.
— Перуанская секта?
— У них там какое-то отделение, — сказал он. — Миссия.
— Типа обращают людей?
— Несут им послание. Слово. Это крошечная группка, которая стремится стать интернационалом. «Пауэрхаус интернешнл».
— Что еще за хаза?
— Пауэрхаус. Так они называют библию. — Даже говорить о них, использовать судьбоносные слова, которыми пользовались они, казалось ему гадким: все равно что касаться мертвой плоти или быть оплеванным чужаками. Почему? И когда это кончится?
Харита изумленно тряхнула головой.
— Но, если она обратилась в их веру, ей прошлось покончить со всем этим, а? Ну, тем, чем вы занимались. Ты и она.
— Да, — сказал он. — Но не сразу.
— Не сразу? — сказала она. — Нет? — Она захохотала, как будто только что подтвердилась некая простая правда о человечестве, женщинах или о жизни на земле. — Вот-вот! И как все кончилось? Между вами?
— Ну, ее вера, — сказал он. — Так называемая. Очень скоро это стало невыносимо.
— На самом деле?
— На самом деле. — «Невыносимо» — подходящее слово, он больше не мог нести, поддерживать ее, потому что для нашей поддержки должна быть причина, а если причины нет, мы перестаем поддерживать, даем упасть, уходим, каждый так делает, бросает таких людей; он так и сделал, и ему осталось только принять то, что он сделал. Невыносимо. — Бог, — сказал он. — Старый Ничейпапаша
