— Бог мой! Пирс!
Он раскрыл руки для объятий: вот он я, такой, какой я есть. Она тоже развела руки, и они неуверенно обнялись.
— Пирс, — сказала она. — Бог мой. Вернулся в большой город.
— Только на день.
— А потом домой, в деревню?
— Нет. Я собираюсь в Европу.
— Ого, здорово, — сказала она. — Европа. Вот оттянешься. Тебе понравится.
Какое-то долгое мгновение они стояли в дверях, не зная, что делать. Потом она потянула его внутрь.
Все было так, как он и представлял себе: ad hoc>[41] мебель, сделанная из уличных находок, и стены, раскрашенные под кожу аллигатора и завешенные тканью, как в палатке кочевника. Были и вещи, благодаря которым она жила, покупая и продавая: каждый день она охотилась в комиссионках, на распродажах и магазине Армии спасения. Как-то раз она сказала ему, что в молодости думала, будто Армия спасения создана именно для этого, для спасения старых вещей, которые, иначе, пришлось бы выкинуть: шляпок, пальто, детских летних костюмчиков, остановившихся часов и трехногих стульев.
Она уселась на свое место — матрац с горой подушек, — сложившись одним привычным движением, как кошка.
— Ну, — сказала она, поглядела на него и засмеялась, как будто он подтолкнул ее к смешным воспоминаниям об их совместной жизни, хотя он ничего такого не делал.
Он сел на низкий бархатный пуфик.
— Ты едешь один? — спросила она. — Только со своим одиночеством?
— Ага. — Он закивал, ничего не поделаешь.
— Я бы поехала, — сказала она.
— Ого, — ответил он, и опять раскрыл объятия, готовый, если она готова, в любое время, но почувствовал, как долгое невозможное будущее возникло и тут же сгорело.
— Значит, ты не женился там, в своей деревне? — сказала она.
— Да, не женился.
— Нет никого, достойного тебя.
— Точно.
— Ты хороший парень, — сказала она. — И заслуживаешь кого-то хорошего.
— Не говори так, — ответил он.
Она взяла с заставленного всякими вещами низкого столика рядом с собой — деревянная бобина для кабеля, решил он, накрытая шарфами — нефритовый мундштук.
— Как твоя мама? — спросил он.
— О. Все так же.
Он вспомнил большую и старомодную квартиру ее матери на другой стороне города, где однажды на рождество старуха-цыганка предсказала ему судьбу. Очень старая цыганка; и ее мать; и она.
— А ты? — спросил он. — Есть постоянный парень?
— Двое, — сказала она и засмеялась. — Правда. Они вроде как меняют друг друга, понимаешь?
— А они знают друг о друге?
— На самом деле нет. Один из них работает в центре, днем, и мы встречаемся ночью. А второй ошивается где-то здесь и работает по ночам, и мы видимся днем. Вот так.
