Она жила в Верхнем Ист-Сайде, почти в тени моста Куинсборо, в пятиэтажном здании, рядом с которым когда-то грохотала Надземная железная дорога. Сейчас дом ждал восстановителей и ремонтников, собиравшихся превратить его квартирки с планировкой на манер вагона в дорогие студии, но работы еще не начались.
Парадная дверь была открыта — быть может, как всегда; Пирс никогда не бывал тут, только слышал от нее о квартире в тех редких случаях, когда она ему звонила. Он поднялся по лестнице. Его соседи в Дальних горах никогда не держались за такие перила, покрытые сотней слоев дешевой эмали, и не поднимались по ступенькам, покрытым истертой резиной. Он много лет спускался и поднимался по таким же лестницам на таких же улицах. А потом наконец ушел, она побудила его выбрать другой путь.
Лежа с ней в постели и нежно шепча ей в ухо, он обычно называл ее Сфинкс, и потом мысленно, когда думал о ней. Не потому, что она молчала — наоборот, большую часть времени она была Болтушкой Кэти>[39], — но из-за узкобедрого кошачьего тела, блеска ее густой шерстки и инопланетных глаз на человеческом лице. И из-за загадки, которой она являлась: она — или ее мать — была цыганкой, гитаной, расой, которой в Египте больше нет. Когда она ездила с разношерстной театральной труппой извращенцев и эгоцентристов, ее друзей, ее называли Даймонд Солитэр; они выступали на разных площадках, давали преставления и импровизировали. Но задолго до этого, когда она еще росла в матке ее незамужней матери, та решила, что ей нужно имя, причем такое, какое растущая девочка хотела бы иметь: крепкое и блестящее, но не плоское и серое; и она дала ей имя, которым ее впоследствии называли монахини, отчим и служащие биржи труда — но только они и никто больше. Мать верила, что ребенок сам выбрал себе имя — и в определенном смысле была права, — хотя так звали не только ее дочку.
Вот и ее дверь с большой, в форме красного овала, эмблемой охранного агентства Холмса: вооруженная Афина на фоне то ли заката, то ли рассвета. Охраняемое Помещение. Пирс не очень поверил в это; скорее городская шуточка. Он послушал, не слышно ли что-то из-за двери (ничего), потом постучал и обнаружил, что дверь не только не закрыта на замок, но и вообще не закрыта.
— Эй, Харита>[40], — позвал он.
Он вошел и увидел, как она вскакивает с дивана или матраца, затянутого узорчатой шерстяной тканью; на мгновение на ее лице появился пораженный взгляд, который ранил его, как и тогда, когда он видел это лицо во снах. Но удивление тут же сменилось простой радостью.
