Самарканд! Больше двух тысячелетий пронеслось над ним, и дух былого великолепия столицы огромной империи Тимура запечатлелся в пышнейшей мечети Биби-Ханым, в соперничающих с небесной синью изразцах ребристого купола мавзолея Гур-Эмир, где нашел последнее успокоение завоеватель.
Здания, окружающие Регистан, одну из красивейших площадей Востока, напоминали об Улугбеке, просвещенном внуке Тимура, при котором в Самарканд отовсюду стекались историки и поэты, астрономы и математики.
Эмир бухарский был в Самарканде проездом. Хаджи Решида вызвали к нему. Хромой дервиш томительно долго ждал в приемной.
Неожиданно хаджи Решид ощутил легкое прикосновение к затылку и услышал бормотание:
— Вот досада, нож-то я забыл дома…
Случайно оброненная фраза? Или…
В это время его позвали к эмиру. Повелитель, лежа на красном диване, пристально оглядел дервиша и спросил, действительно ли тот пришел в Бухару единственно ради поклонения святыням?
— И еще для того, чтобы насладиться твоей красотой, — ответил хаджи.
— Ты странствуешь по свету с хромой ногой, — холодно произнес эмир. — Это поистине удивительно.
— Твой славный предок имел такой же недостаток, и хромота не помешала ему стать повелителем мира! — нашелся дервиш.
Упоминание о родстве с Тимуром понравилось эмиру. Он стал расспрашивать о путешествии. Расспрашивал подробно, слушал внимательно. Лицо его оставалось бесстрастным. Внезапно эмир хлопнул в ладоши. Из-за ковра выросли фигуры вооруженных телохранителей.
— Выдать хаджи деньги и халат, — приказал эмир. — И ты придешь ко мне еще раз, хаджи.
Друзья, которым дервиш рассказал, как встретил его эмир, посоветовали ему без промедления покинуть Самарканд…
Полгода хаджи Решид делил хлеб, кров и беды с хаджи Билалом и с хаджи Сали — и вот настал час разлуки. Они прощались за городскими воротами. Караван, с которым уходил хаджи Решид, отправлялся в путь с первой звездой.
Слезы были на глазах у дервиша, когда он в последний раз обнял друзей. Верблюды медленно зашагали по мягкой пыли. Хаджи Решид долго еще оглядывался, различая знакомые фигурки у городских ворот. Потом они растаяли, исчезли. Только голубые купола Самарканда блестели в лунном свете.
Душевное смятение овладело хаджи Решидом. Тяжело расставаться навсегда с людьми преданными и честными. Они открывали перед ним душу. А он? Чем отплатил он лучшим друзьям, которым был обязан жизнью? Ведь главную свою тайну хромой дервиш скрыл даже от них.
Но что было, если бы они узнали все? Как горько, как обидно было бы им вспоминать до конца дней, что полгода рядом с ними по ревниво оберегаемым от неверных святым местам ходил не дервиш, не турецкий эфенди, а френги, европеец по рождению и духу, человек, отрицающий всякую религию!
