Через десяток минут мы преодолели лесок и вышли на небольшую полянку, покрытую по обеим сторонам от тропинки высокой травой. Такой высокой, что ее немного колючие колоски доставали до пояса. А вот в конце этого зеленого коридорчика виднелось озеро, край которого порос высоким рогозом, чье бархатное соцветие немного покачивалось на ветру.
Но тропинка ширилась и уводила нас на другой край берега — песчаный.
Мы совсем немного не дошли до пологого спуска к маленькому, укрытому с другой стороны пышными кустарниками берегу, как из-за этих кустов вышел никто иной, как мой недавний почти знакомец Покровский в сопровождении совсем незнакомого парня.
— Блеск! — сквозь зубы проговорила я и остановилась, ухватив за локоть соседку, — Злат, давай в другой раз, а? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — сложила руки в умоляющем жесте и посмотрела на нее просящим взглядом.
— Что такое? — она повернулась и взглянула в ту сторону, откуда приближались двое парней. А мне сейчас, встрепанной после падения, немного напуганной и чрезвычайно смущенной после нашей первой встречи, совсем не хотелось общаться с этим Покровским. — Покровский, — сквозь зубы выплюнула Злата так, словно ни фамилию произносила, а настоящее оскорбление. — Уже познакомились? — она подозрительно на меня посмотрела.
Покачала головой и потянула ее в обратную сторону, пока увлеченные беседой, видимо друзья, нас не заметили.
— Нет, не успели, но я не очень-то и хочу.
— И правильно!
Злата расправила плечи, выпятила грудь, очень выразительно фыркнула и поспешила вместе со мной обратно, подальше от озера. Но судьба, видимо, решительно не хотела поворачиваться ко мне приятным глазу местом, потому что уже через несколько минут до моего слуха донесся знакомый голос с лениво-ласкательными нотками:
— Ры-ыжи-ик, — протянул этот голос.
Я на рыжика ну никак не годилась со своими светлыми, пшеничными волосами, а вот Златка — да. Ее волосы на солнце приобретали цвет темного золота, красивый такой, глубокий. И, видимо, очень узнаваемый.
А судя по тому, как она вспыхнула, речь точно шла о ней. Видимо, Покровский тут местный катализатор румянца на женских щеках. И если я пыталась мысленно дать себе затрещину, чтобы не смущаться, то Златка, резко развернувшись, пылала гневом и даже не пыталась этого скрыть.
— Покровский, — прорычала она, сжимая на бедрах ткань своего светло-зеленого сарафана на широких лямках, в кулаках, — не смей меня так называть.
