Я скрестила руки на груди:
– Она может решить, что говорящий ослеплен любовью.
– Или оглушен.
– Похоже, ты все же освоил искусство лести, – заметила я. – Много практики?
– Нет. Гупта не солгал, я давно разучился сыпать комплиментами. К примеру, согласно этикету, сейчас я должен похвалить твою скромность и заверить, что ты прелестно выглядишь. Но это ведь неправда.
К щекам прилила кровь, я прищурилась:
– А в чем же правда?
– Правда в том, – начал Амар, приближаясь, – что в тебе нет ничего прелестного и скромного. Ты похожа на грозу, неумолимая, пронзительная. И другой тебя мне не надо.
В горле встал ком, дыхание перехватило, и я отвернулась, вновь оказавшись лицом к гобелену. Пульсация нитей отдавалась за глазами резкой болью. Туман застил взор, поглотив всю комнату. Я быстро моргнула и пригляделась.
И вдруг показалось, будто все нити не на своих местах. Где-то были пропущены стежки, другие вообще распустились и обвисли. Я завороженно двинулась к гобелену с протянутыми руками.
Он манил, как еда – голодного, как вода – умирающего от жажды. Ничто не могло меня остановить. Я лишь хотела поправить нити, вернуть их на место. Я словно знала особый приказ для восстановления узора, эдакую уловку ткача. И верное слово уже вертелось на кончике языка, нужно было только…
На моем запястье сомкнулась ладонь Амара. Он вырос предо мной, загораживая гобелен.
– Стой!
Я моргнула, голова закружилась. Амар обхватил меня за плечи, удерживая на подкосившихся ногах.
– Неужто я рухнула?
– Звучит не особо изящно, – улыбнулся он, явно пытаясь шуткой сгладить произошедшее, будто это сущий пустяк.
Но пальцы на моих плечах сжимались все крепче и едва заметно подрагивали.
– Тогда… изящно поскользнулась? – предложила я, освобождаясь из его объятий.
Теперь я могла стоять и без посторонней помощи.
– Стоило рассказать тебе про гобелен, прежде чем его показывать. Он может подавлять.
Амар подвел меня к трону, и я устало на него опустилась. Кости опять болезненно заныли. Амар держал меня за руку, и в легкой дымке это давящее прикосновение даже успокаивало. Я смежила веки и сосредоточилась на пульсе в его теплых пальцах.
Когда же наконец почувствовала, что мне хватит сил говорить, и открыла глаза – лицо Амара оказалось прямо перед моим. Я могла сосчитать безупречные стежки на его изумрудном капюшоне, волоски в щетине на его подбородке, вены на его руке. Вот только глаза, как всегда, были скрыты. Но он склонился так близко, что если б я захотела – а я хотела, – то могла бы заглянуть…
