предсказал самоубийство Гитлера. "Конец Гитлера — это не вопрос для размышлений", — писал Хаффнер в 1940 году. "У него определённо есть и смелость, и малодушие для самоубийства по причине отчаяния. […] Гитлер — это потенциальный самоубийца в полном смысле этого слова."
Таким образом "Germany: Jekyll and Hyde" — если не считать двух написанных ещё в Германии произведений молодости — не была первой из написанных Хаффнером книг, но она была его первой книгой, которая была действительно напечатана. Одновременно она была его первой книгой по теме политики, для которой он после основательных размышлений выбрал псевдоним "Себастьян Хаффнер". Это имя — Себастьян от Иоганна Себастьяна Баха, Хаффнер — по названию Хаффнер-симфонии или серенады Моцарта — должно было сигнализировать английскому читателю, что речь идёт об авторе немецкого происхождения, который покинул Германию по политическим, а не по "расовым" причинам (Хаффнер: "Себастьян — это не еврейское имя"). "С тех пор это имя ко мне прилипло", — говорил Хаффнер спустя десятилетия, — "и я его оставил, и старался завоевать ему авторитет".
"Germany: Jekyll and Hyde" и "История одного немца" — это книги-близнецы. Хотя они настолько различны по концепции, тем не менее они похожи в своих политических высказываниях и они написаны (почти) в одно время. Уже эта схожесть написанной при пока неоднозначно выясненных обстоятельствах и отложенной наполовину законченной книги — "Истории одного немца" — и действительно опубликованной в Англии примерно в это же время книги "Germany: Jekyll and Hyde"- должна была бы призвать критиков к осторожности, но всё же произошло обратное. Берлинский историк Хеннинг Кёлер и отставной дрезденский историк искусств Юрген Пауль в августе 2001 года решились на то, чтобы подвергнуть сомнению подлинность "Истории одного немца", к чему мы ещё вернёмся.
Теперь годы, проведённые Хаффнером в изгнании, и подавно стали в центре внимания. В конце концов "История одного немца" была "первой затеей" Хаффнера для того, чтобы в 1939 году найти выход из во многих отношениях тягостной ситуации в еще чужой стране. Уже эта "первая затея", как называет Хаффнер начатую "Историю одного немца" в публикуемом здесь разговоре, происшедшем в 1989 году, открыла ему путь к необычной карьере, вероятно наиболее успешной, какой мог достичь неизвестный эмигрант и "враждебный иностранец" в годы войны в английском изгнании: не прошло и трёх лет, как он стал ведущим сотрудником солидного "
