— Негр? — спросил я, невольно содрогаясь.
— Да… — отвечал он и поспешно прибавил: — Это не я, не я… Я его в лесу нашел… Муравьи-то как обточили, — лучше всякого препаратора…
Он вытащил большую папку.
— Вот здесь несколько фотографий… — проговорил он. — Вот это мой первый дом; видите, с чего я начал? Пришлось потерпеть!.. Вот это — караван уходит внутрь страны: вот я, — похож?.. Вот мы на охоте, каковы?.. Смотрите, сколько набили, хоть лопатой греби там зверя… Вот это опять на охоте; каков экземплярчик-то?.. — спросил он, щелкая ногтем по фотографии, изображавшей трех белых, сидевших на громадном мертвом слоне, и нескольких, вооруженных копьями и ружьями, негров, стоявших вокруг. — Ну, это опять караван… Это их деревня… А вот это… тамошние прелести…
Он как-то мерзко хихикнул и подал мне фотографию. На ней были изображены две совершенно голые молоденькие негритянки в крайне непристойной позе. Одна из них как-то судорожно, неестественно отвернулась в сторону.
— Что это, как странно она держится?.. — невольно спросил я.
— А отворачивается, — стыдно!.. Еще бы, тоже женщиной, вроде человека себя считает!.. Стыдится… Ха-ха-ха!.. Сперва было ломалась — да пригрозили, ну, и того… А вот это другие… Посмотрите… Еще лучше… — проговорил он, смеясь и подавая мне пачку фотографий. — Да куда вы? Что с вами?
Я бросил бывшую в руках у меня карточку и, ничего не отвечая удивленному культуртрегеру, быстро вышел из комнаты.
Теплая, темная, ароматная южная ночь…
Вырвавшись из мрака, к ярко освещенному дебаркадеру вокзала Монте-Карло, гремя и сверкая, подлетел, как страшное чудовище, курьерский поезд. Из залы первого класса быстро вышла группа запоздавших игроков, — было уже за полночь, — и едва успела войти в вагон, как поезд оторвался от перрона и, загремев вновь, скрылся во мраке, полном благоухания роз и цветущего апельсина.
Новые пассажиры с удивлением увидали в углу купе, на красном бархатном диване молодую, очень бедно одетую девушку. На ней была дешевая, белая блузка, выцветшая заплатанная юбка, из-под которой виднелись ноги, обутые в толстые, белые чулки и грубые деревенские башмаки; голову ее покрывал черный вязаный, сбившийся на сторону, платок. И этот костюм, и эти мозолистые руки, и это исхудалое лицо, все говорило, что то была или работница в виноградниках и фруктовых садах или поденщица. Присутствие ее в train de luxe, т. e., в самом дорогом поезде, показалось очень странным двум дамам и их спутникам, севшим в Монте-Карло. Дамы, проходя мимо нее, чуть подобрали юбки, как бы боясь запачкаться, и прошли в противоположный угол купе. Они тотчас же и забыли бы ее, если б их внимание не было остановлено выражением ее лица, всей ее фигуры. Девушка сидела неподвижно, как изваяние, уставив прямо перед собой тяжелый, точно каменный взгляд. Это была не задумчивость, а глубокий столбняк, какой бывает только после сильного потрясения.
