«Вот так наука!» — насмешливо подумал Кузьма Лукич и зевнул.
На учителя пахнуло ароматом перегорелой водки. Он внимательнее посмотрел на Кузьму Лукича и тут только заметил, что под глазами попечителя повисли припухлые мешки, что самые глаза несколько красноваты и усталы, что все лицо его измято, сонно, — точно Кузьма Лукич недавно с постели встал.
«Неужели опять?» — подумал он, осторожно косясь на попечителя.
А тот опять зевнул, совсем откровенно, как зевает человек у себя дома, где ему нечего стесняться.
— Отпустил бы ты их… — просительно сказал он. — Я Матвею самовар приказал поставить… Чайку попьем… А?..
— Что же, можно… — отвечал учитель. — Вот кончим арифметику и…
— Ну и отлично… А я пока к другим пойду…
И, тяжело поднявшись со стула, Кузьма Лукич ленивой походкой направился в другой класс, через сени. И там опять почтительно-торопливое «встаньте», опять вопросы о здоровье и опять урок: сбивчивый, монотонный рассказ девочки о трехдневном пребывании Ионы во чреве китовом. Чрез четверть часа опять зевок и — по лестнице радостно загрохотали ноги распущенных ребят старшего отделения…
— И ты отпусти… — сказал Кузьма Лукич. — А мы чай пить пойдем…
Он всегда «тыкал» учителей — «попросту», «по-русски»…
Петр Петрович, учитель, сильно, до волос, покраснел почему-то и, точно сердясь, приказал:
— Молитву…
Через минуту к классе уже никого не было.
— Так-то вот лучше будет… — зевнул Кузьма Лукич. — Пойдем-ка вниз. Чай, самовар давно готов…
Училище было двухэтажное, каменное. Вверху помещались два большие светлые класса, внизу кухня и две просторных квартиры учителей. Кузьма Лукич, добиваясь креста, не жалел денег. Его училище было лучшим не только в уезде, а, пожалуй, и во всей губернии, и он очень гордился этим, как и всем, что он делал, говорил, строил, думал…
Был свежий, но тихий, ведреный осенний день. Расторопный Матвей, — ему всегда перепадало в приезды попечителя, — уже накрыл «на воздухе» стол и стоял навытяжку около самовара, пускавшего целые облака белого пара.
Все сели за стол.
Кузьма Лукич окинул глазами стаканы, кувшин с молоком, баночку варенья, ситный на тарелке…
— Что же ты это, брат Матвей, больно по великопостному чай-то приготовил? — обратился он к сторожу. — А?.. Это не рука, брат… Поди-ка, принеси мою корзиночку, дело-то складнее будет…
— Не осмелился-с, Кузьма Лукич… Хе-хе-хе… Без приказания как можно-с?.. — заюлил и заулыбался Матвей. — Хе-хе-хе… Я в один момент…
