Это грехопадение пережил и старец Софроний и помнил о нем всю жизнь. Он пережил опыт, схожий с опытом апостола Петра[94], — так он описывает свое великое падение.
Падением, подобным грехопадению Адама, было для него обращение к восточному мистицизму. Как Адам стал неспособным к общению с истинным Богом, так и старец утерял свой изначальный дар общения с живым Богом[95]. Говоря о грехопадении, он имеет в виду не нечто внешнее, что затрагивает общественный или нравственный уровень, а блуждание ума и сердца человека во всяком растлении.
Под "падением" он подразумевает, главным образом, свои занятия медитацией на протяжении семи или восьми лет: он считал, что восточное мистическое учение и "философия" "преисполнены величием" и превосходят "христианскую чувственную душевность" в заповеди "возлюби Бога и ближнего". В то время в его сознании понятие "личность-ипостась" отождествлялось с понятием "индивидуум".
Поиски юных лет привели его к восточной медитации, практике "самосозерцания" и к опыту "самообожения" — к "обращению к своему изначальному бытию". Воздействие оказали "книги об индийском мистицизме и встречи с людьми из тех стран, где тысячелетиями занимались этой мистической практикой". Естественно, как он признался позже, "выйти из этой аберрации — совсем не просто". Создается впечатление, что достижение совершенства происходит через преодоление личностного начала, как "временной формы бывания", вносящей ограничения в нашу жизнь. Необходимо "волею идти на распад или умирание человеческой личности в неименуемом океане чистого Бытия — сверх-персонального Абсолюта"[96].
Он считал, что Абсолют в понимании восточных религий превосходит "христианское понимание личности". Этот восточный опыт затрагивал интеллект, выступая как "аскетические совлечения всего относительного". То было заблуждением, отдалявшим его от "истинного Бытия" и вело "к не-бытию"[97].
Тогда он не понимал смысла личности в Боге и в человеке. Как говорит он сам, "вследствие столь существенного пробела в моих познаниях я увлекся мистической философией нехристианского Востока. В моем безумстве я предполагал найти в ней исход из ямы, в которую я погружался. Немало драгоценного времени потерял я из-за этого"[98].
Он посвятил себя занятиям трансцендентальной медитацией. "Умственная аскетика состояла в том, чтобы чрез мысленную и волевую сосредоточенность совлечься материальности тела с его чувственностью; затем идти дальше — к всетрансцендирующему чистому Бытию чрез отречение от личного начала, и мышления, и прочих форм космического бывания". Все эти усилия были служением "богу философов, не-сущему подлинно"
