— Ну, да ты, как я погляжу, здорово поднаторела в вопросах стратегии. Значит, доктрина Генри сводится к тому, что Штатам надо готовиться к длительной войне?
— Вроде того. Ему тридцать три, он капитан, хотя, как ему кажется, заслуживает большего.
— А ты как считаешь?
— Ну что ты, Барт, я же в этом ничегошеньки не смыслю. Генри, наверное, не совсем виноват в том, что малость помешался на всех этих походах, маршах, смотрах, инспекторских проверках. Он славный парень, разве что не по возрасту бесшабашный. Но когда тебя буквально с пеленок заставляют маршировать, а потом не оставляют тебе никакого выбора, кроме Вест-Пойнта, тут уж трудно остаться полностью нормальным человеком. Его отец был лейтенантом во время войны Севера с Югом, дед — генералом, прадед тоже служил в каком-то чине…
— А как твое преподавание литературы?
— Думаю, что я смогу по-настоящему научить только своего сына. Правда, Билли? — обратилась она к большеголовому серьезному крепышу. — Расскажи-ка дяде Барту, что ты сейчас читаешь?
— «Песнь о Гайавате», — мальчик ответил без тени обычного детского хвастовства.
— А кто написал эту поэму? — продолжила Конни импровизированный экзамен.
— Генри Уодсворт Лонгфелло, — Билли даже как-то досадливо дернул плечом, словно желая сказать: ну к чему весь этот спектакль.
— Ага, вот, значит, откуда лук и стрелы, — догадался Барт. — Что же, познания у него уже достаточно обширные. Я в его годы был совершеннейшим дебилом, а после — порядочным балбесом. Может быть, знание поэзии когда-нибудь и пригодится Билли. Только я полагаю, что жизнь имеет тенденцию к огрублению, к упрощению.
— Бартоломью Гамильтон, ты говоришь чепуху, — Конни произнесла эти слова почти сердито. — Наша мать едва могла расписаться в твои годы, а ты закончил университет.
— Наш дед — я имею в виду, конечно, дедушку Чарлза — тоже был образованным, но он плохо кончил, зато бабка Скарлетт, та что недавно умерла, насколько я знаю из рассказов, не была перегружена книжными премудростями, зато достигла в жизни весьма многого.
— Барт, но ты же совсем их не знал — ни деда Чарлза, ни бабушку Скарлетт, — покачала головой Конни, — откуда же столь категоричные заключения?
— Я же говорю: мне достаточно много рассказывали о них.
— Кто? — понизив голос, спросила Конни. — Бабушка Сьюлин? Боюсь, что ее рассказы не были достаточно объективными.
— Ладно, Конни, это был другой мир — тот в котором они жили. Даже наш отец жил в мире, непохожем на наш.
