Власов и Русская освободительная армия. Предатели или герои?
Не так давно был скандал по поводу докторской диссертации питерского историка К.М. Александрова «Генералитет и офицерский корпус вооруженных формирований КОНР (Комитет освобождения народов России) в 1943-46 годах», в которой автор предательство офицеров Красной Армии представил в виде социального протеста против советского государства. Как-то несуразно, учитывая, что почти за год до его защиты вышла объемная работа «Генерал Власов: история предательства», включающая в себя огромное количество архивных документов, избирательно не использованных Александровым в своей диссертации.
И все же необходимо наиболее подробно остановиться на Русской освободительной армии, слишком много вокруг нее различных спекуляций. Ладно, Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт, бывший офицер царской армии, с 1941 по 1945 год служивший переводчиком в немецкой армии, являющимся другом Власова «обеляет» его:
«Генерал Андрей Андреевич Власов — в 1941 году один из выдающихся защитников Москвы — попал в немецкий плен в июле 1942 года. Он боролся до конца и делил со своими солдатами все лишения. Но он не мог предотвратить крушения 2-ой советской Ударной армии (на реке Волхове), которой он командовал. И это для Власова — как для любого советского командующего, — по существу, был смертный приговор.
Когда не оставалось никаких сомнений в безвыходности положения в Волховском окружении, в расположении главной квартиры 2-ой Ударной армии приземлилось несколько самолетов, чтобы вывезти генерала и его штаб. Власов отказался лететь: он хотел остаться со своими солдатами до конца, вместе с ними биться и погибнуть от руки врага»[123].
«Власов произвел на меня положительное впечатление своей скромностью и в то же время сознанием собственного достоинства, своим умом, спокойствием и сдержанностью, а особенно той трудно определимой чертой характера, в которой чувствовалась скрытая сила его личности. Это впечатление еще усиливалось всей его внешностью: бросающимся в глаза ростом худого широкоплечего мужчины, внимательным взглядом через толстые стекла очков, звучным басом, которым он, не спеша, четко излагал свои мысли. Иногда в его словах проскальзывали нотки легкого юмора»[124].
«Власов, разумеется, прекрасно знал внутри — и внешнеполитическое положение, так как он многие годы соприкасался с руководящими партийными и государственными деятелями. Но, как крестьянский сын, он знал и условия жизни народа. Ранее восторженный приверженец советской власти, которой он был обязан своей карьерой, он видел теперь оборотную сторону ее. Когда он, будучи уже офицером высокого ранга, приезжал в село к своему отцу-колхознику, люди при нем молчали, не доверяя ему. Даже водка мало помогала. Он сильно страдал от этого. И молчание это говорило об обманутых надеждах, о страхе и нужде.
