Да, он признался. Честно и открыто. Мы вообще о многом тогда поговорили. Вернее, говорил Даниэль, а я слушал. В подземелье замка, когда он сидел передо мной и просил прощения. Кстати, о том, что происходило там, у меня тоже сложилось странное впечатление-ощущение. Как будто это был не совсем я. И тем более не Сати, которая на тот момент совсем не ощущалась.
Это же надо настолько спокойно сидеть и ждать неизвестно чего. Причем дождаться, оценить и принять решение! И все это на фоне бурлящих и никуда не исчезнувших эмоций. Там в подземелье, слушая о своем «падении», о том, как меня подобрали и что потом делали, я скорее проводил анализ соответствия сказанного, эмоциональному состоянию говорившего, чем слушал. И наступил момент, когда просто понял, что нужно сделать.
…
Камера. Девочка с залитыми чернотой глазами, сидящая с отрешенным видом на охапке соломы. Расстегнутые металлические обручи с цепями валяющиеся рядом. Сидящий перед ней на коленях старик, что-то негромко говорящий хриплым от волнения голосом. Прервав свой монолог, он глубоко вздыхает, собирается с силами и продолжает, делая паузы перед каждым, с трудом произносимым, словом:
– Твои родители… вернее, родители твоей души… они…
И неожиданно ощущает ладошку, не дающую больше ничего говорить. Удивленный, он поднимает глаза и слышит от девочки, внезапно оказавшейся совсем рядом, сказанные спокойным голосом слова:
– Сати нет. Родители нет. Больше нет. Эли здесь. Даниэль здесь. Кто Эли? Кто?!
Девочка, убрав руку, выжидательно смотрит на сидящего перед ней. И у старика также коротко вырывается:
– Дочь!
На что, спустя несколько бесконечных мгновений он, не веря и ощущая зарождающуюся робкую радость, слышит:
– Хорошо… Папа!
…
Конечно, мне по-прежнему любопытно, кто же все-таки были родители Сати, но на тот момент решение воспринималось, как абсолютно правильным. И даже сейчас я с ним согласен. Кем бы они ни были, нечего ворошить прошлое. Да и где-то глубоко внутри сидела уверенность, что рано или поздно, все равно узнаю. Меня больше заинтересовало начало рассказа Даниэля. Поэтому, выбравшись из подземелья замка и окончательно придя в себя, я сразу же потребовал, чтобы показали место падения. Что и было сделано на следующий день. Заодно стало понятным, почему этой части долины, непосредственно примыкающей к горному хребту, мы во время патрулирования избегали. Папа, оказывается, не хотел даже так дать мне намек на прошлое. Объяснение бредовое, но лучше не получил.
