Тесную комнату заполнили врачи госпиталя, медицинские сестры.
— В окно хотел сигануть, — в десятый раз повторял раненый лейтенант, переводчик из штаба армии Чуйкова. — Откуда сила только взялась? Ручку из окна выдернул. Думал, не справлюсь.
— Странно, — задумчиво сказал Василий Петрович, приглаживая рукой с узлами синих вен редкие волосы. Пожевал губами и упрямо добавил: — Странно, — поднял лежащую на полу немецкую газету. — А, вот разгадка. Летчик испугался, что попал в немецкий госпиталь, — принялся считать пульс у старшего лейтенанта Очередько, присев рядом с ним на кровать.
— Немедленно нашатырный спирт!
Очередько очнулся. Щеки начали розоветь.
— Ну, покажись, крестник! — старый хирург бесцеремонно начал ощупывать кости, как опытный флейтист, быстро перебирая пальцами.
Очередько догадался, что сидящий на краю кровати старый врач, пропахший табаком и йодом, его главный исцелитель. И, хотя руки хирурга причиняли ему боль, терпеливо все переносил.
— Где я? — спросил он.
— В госпитале, в русском госпитале.
Иван Очередько с наслаждением слушал неторопливый рассказ старого хирурга и постепенно успокаивался. Виновато смотрел на раненого лейтенанта-переводчика, с которым дрался.
— Мне надо в полк.
— Зачем?
— Воевать. Я летчик.
— Старший лейтенант, война кончилась. Мы победили, — торжественно сказал хирург. — Я вас поздравляю с победой… — Хирург растерянно запнулся.
— Иван Тихонович Очередько, — подсказала толстушка Варя, и ее круглые щеки покраснели, ей показалось, что хирург догадывался, что она симпатизирует летчику.
— Иван Тихонович, я вас поздравляю с победой, — возвысив голос, продолжал Василий Петрович. — Варя знает по именам и фамилиям всех своих братьев и сестер, которым она давала кровь для переливания. Варюша, сколько раз вам приходилось быть донором?
— Я не считала, — еще больше краснея, сказала медицинская сестра.
— Иван Тихонович, Варюша ваша спасительница, — ощупывая руку, сказал хирург. — Редкая у вас группа крови, батенька. Мы с ног сбились, пока нашли донора. Варю благодарите!
Широкое окно в углу перечертили пролетевшие ласточки, рассекая острыми черными крыльями голубую синеву.
— Ласточки! — изумленно сказал Иван Очередько, чувствуя, как отходит сердце и забытые воспоминания далекого детства захватывают его медвяными запахами трав. Захотелось снова пробежать по заливному лугу Оки, сбивая босыми ногами головки цветов. А за ним со свистом носились бы ласточки, хватая маленькими, капельными клювиками вспархивающих с трав жуков и кузнечиков.
