– Не обижайся, Никифырыч. Шутка все. Все бред и дрянь под нашу пьянь. Ты, главное, погляди, какой навар, а? Славно поторговали с купчишками заезжими, да?
– Какой товар – такой навар, – раздражался Размахнин оттого, что мужики суют нос, куда не следует. Он терпеть не мог, когда о торговых сделках вели речь в пьяном виде. О деле надо думать и говорить по-трезвому, в полном здравии ума.
– Сашка! Са-а-шка!! – икая, кто-то из охотников хватал за рукав Алексашку. – Налей еще. Вишь, посуда опустела…
По бревенчатым стенам горницы расплывались косые тени. Под потолком густой чад. Табачный дым смешался с вонью от керосинок.
– Что, ухайдакалась у печи? – спросил вспотевший Алексашка Марьку, опуская поднос с грязной посудой в тазик с водой. Та молча кивнула. Присев на лавку, устало и тупо глядела на грязный затоптанный пол. За дощатой перегородкой рокотали грубые голоса простуженных зверобоев. Сильно умаялась Марька с этими гостями. Спозаранку на ногах у горячей плиты. С обозниками проще. Плотно поужинав без выпивки, торговые люди, выспавшись в теплой конюшне прямо в санях возле лошадей, по раннему утру обычно покидали подворье. Охотники же так быстро не угомонятся. Одно хорошо, всякий раз обходятся гульбища без потасовок. Зверобои грубоваты внешне и в манерах поведения, но чувство меры знают. Да и Емельян Никифорович безобразий не позволит. И Марию в обиду не даст. Она спокойна. Ни тревоги, ни страха не испытывает при виде бородатых дядек-промысловиков. Наоборот, будто в гости заехали кто из родственников. Начиналась кухонная суета. Жизнь таежной усадьбы оживлялась. На отшибе от большаков жить, оно и есть на отшибе. Кругом тайга да зверье.
К весне женатые промысловики подавались ближе к дому, к семьям. Имея хороший куш и деньгами, и мануфактурой, привозили женам и детишкам обновки. В семьях охотников такие дни становились праздником. Холостые и одинокие временно нанимались в работники по состоятельным дворам. Сенокосили, помогали управляться с уборкой урожая. За лето зверобои брали сполна женской ласки и тепла. Кто-то оставался в деревне, кто-то вновь выходил по осени в тайгу, пробираясь знакомым маршрутом сюда, к Емельяну Никифоровичу. Разбирали оружие, что хранилось здесь же, снаряжались амуницией, боеприпасом, провиантом и по первому снежку отправлялись на промысел.
*
Поздно ночью Размахнин проснулся в своей спаленке от непонятного шума.
– Сашка! А, Сашка? – хрипло окликнул парня, спавшего на лавке. – Сашка, черт! – Тот проснулся, забормотал.
