– Хотите новый урок? – спросил Велибор. – На проводы лета?
Митроха солидно кашлянул.
– Боюсь, не выйдет, – сказал он. – Нас в другом месте ждут. Заранее договорено.
И развёл руками с таким глубоким сожалением, что я и сам ему почти поверил.
– Где бы ни ждали, – сказал Велибор, – я дам вдвое больше.
Я сглотнул густую слюну.
За всеми страстями по кузнецовым дочерям да по оборотню Финисту я совсем забыл, кто мы есть.
А мы были не охотники за птицечеловеками, а только шуты-скоморохи, чья участь – бить в бубны, горланить срамные песенки и веселить народ честной.
Вдалеке, у самого края неба, наконец тяжко громыхнуло, как будто всесильный повелитель грозы, хозяин небес швырнул огромный валун в ещё более огромный медный котёл, чтоб сварить и съесть; ведь он, бог молний, хозяин неба, всё может – значит, и камни жуёт. Я испугался, и пот хлынул по моей спине. Не на меня ли направлен небесный гнев?
Боги не любят, когда люди берутся не за своё дело.
Не бросить ли нам нашу затею, не отнять ли серебро у черноликих птицеловов, не убраться ли восвояси, подальше от города Резана?
Но нет; решили уже. И я, и моя ватага – мы были в своём праве.
Если просят о помощи – надо бросать всё и помогать.
А если так не делать – Коловрат слетит с оси, и мир провалится в бездонную пропасть.
Велибор ждал, смотрел искательно.
– Подумаем, – солидно сказал ему Кирьяк. – Мы тут ещё задержимся. Если решим – придём завтра, и сговоримся. Но осенью будет дороже, сам понимаешь.
– Ничего, – беззаботно ответил мальчик Велибор. – Осилим!
Он опять поклонился и ушёл.
– Ишь ты, – пробормотал Кирьяк. – Осилит он. Силён богатырь отцовы деньги тратить.
– Завидуешь? – спросил я.
Кирьяк захохотал.
– Дурак я что ли – завидовать? Я – удивляюсь! Кто удивлён – тот счастлив!
Хлопнул меня по загривку, чтоб подбодрить, и зашагал, аршинным резким ходом, к устью улицы, явно тоже обрадованный восхищением в глазах мальчишки-заказчика.
И запел во всё лужёное молодое горло нашу с ним любимую, на двоих сложенную, глуму:
Мы не сеем и не пашем,
Просто так мудями машем!
И куда ни попадя
Разлетаются мудя!
В посаде, в отдалении от городской стены, меж неказистых, вросших в землю домишек с серыми, перепревшими на солнце соломенными кровлями, птицеловы попросили нас обождать, свернули за кривой угол: здесь, у какой-то бедной старой вдовицы, или у бобыля, или у дерзких воров в притоне, или просто в сараюхе у покладистого хозяина, они держали временную кладовку, где хранилось их имущество и где теперь они спрятали клетки с птицами; да и серебро, конечно. Не таскать же с собой.
