Все еще сомневаясь в его способностях, я спросил Дж. Э. Мура. Мур ответил: «Я действительно очень высокого мнения о нем». Когда я поинтересовался причиной такого мнения, он объяснил, что Витгенштейн — единственный, кто на его лекциях выглядел озадаченным.
Бертран Рассел
Я хорошо понимаю, почему детям нравится песок.
Витгенштейн
Вначале я иногда оставляла послания на улице.
Кто-то живет в Лувре, гласили некоторые из них. Или в Национальной галерее.
Разумеется, так в них могло говориться лишь тогда, когда я была в Париже или Лондоне. Кто-то живет в Метрополитен-музее, говорилось в них, когда я все еще находилась в Нью-Йорке.
Естественно, никто не приходил. Затем я перестала оставлять послания.
Честно говоря, я написала, наверное, всего три или четыре.
Понятия не имею, как давно это было. Если бы мне пришлось сказать наугад, я бы сказала, что лет десять назад.
Хотя, возможно, это происходило несколькими годами раньше.
И, конечно, тогда я какое-то время была совсем не в своем уме.
Не знаю, как долго, но был такой период.
В незапамятные времена. Подозреваю, что эту фразу я, пожалуй, никогда не понимала до конца.
Незапамятные времена — в смысле без ума и памяти или попросту забытые? Но, так или иначе, в сумасшествии сомневаться не приходилось. Например, когда я отправилась в дальний уголок Турции, чтобы оказаться на месте древней Трои.
И почему-то особенно хотелось посмотреть там на реку, о которой я тоже читала, текущую мимо крепости в море.
Я забыла название реки, которая на самом деле была просто грязным ручьем.
И, в любом случае, я имею в виду не море, а пролив Дарданеллы, ранее называвшийся Геллеспонт.
Название «Троя» тоже изменилось, разумеется. Гиссарлык — так теперь она зовется.
Мой визит во многом оказался разочарованием: место выглядело поразительно маленьким. Практически как заурядный городской квартал высотой в несколько этажей.
И все же с этих руин открывался вид на гору Ида — такую далекую.
Даже поздней весной на горе лежал снег.
Кто-то вроде бы отправился туда умирать в одной из старых легенд. Парис, наверное.
Я, конечно, имею в виду Париса, который был любовником Елены. И которого ранили почти в самом конце войны.
Собственно говоря, именно о Елене я думала больше всего, находясь в Трое.
Я собиралась добавить, что даже мечтала о греческих кораблях, вытащенных на берег и все еще стоящих там.
Что ж, мечтать о таком было бы вполне безобидно.
От Гиссарлыка до воды примерно час пешком. Затем я планировала взять простую лодку, добраться до противоположной стороны пролива и отправиться в Европу через Югославию.
