Нет обычая, правила или закона, который не уступил бы неприятной необходимости или могучему желанию; поэтому практически и этот обычай сводится к формальности; но формальность уважают. Все же этот край велик, жизненные случайности многочисленны, и всегда найдутся содействующие этому старые сводни и податливые юноши. Женщины, закутанные в вуали, похожие на диких зверей, думают о физической любви как о чем-то вполне естественном и говорят о ней с удивительной свободой и простотой. Когда проходишь мимо них по дороге, они искоса смотрят на тебя проницательными черными глазами, оценивая твои мужские достоинства, и ты слышишь потом, за спиной, как они бормочут свое суждение, похвалы твоим скрытым красотам. Если ты оборачиваешься, они закрывают лицо руками и смотрят на тебя сквозь пальцы.
Никакое чувство не примешивается к этому потоку желания, исходящему из глаз и как бы наполняющему воздух этого края, — разве только покорность судьбе, высшей силе, которую нельзя отвратить. Даже любовь сопровождается скорее не энтузиазмом или надеждой, а чем-то вроде смирения. Так как случай может ускользнуть, нельзя упускать его. К соглашению приходят быстро и без слов. То, что рассказывают, что я сам знал относительно свирепой суровости обычаев, о турецкой ревности, о диком понятии семейной чести, часто доводящем до преступления и кровавой мести, для тех мест не больше чем легенда. Может быть, в недалекие времена это было и так, и доказательством тому служила строгость обычаев. Но эмиграция изменила все.
Мужчин мало, и этот край принадлежит женщинам. У большей части женщин мужья в Америке.
Муж пишет первый год, пишет второй, потом письма перестают приходить — может быть, у него там другая семья, и тогда он, конечно, исчез навсегда и не вернется. Жена ждет его первый год, ждет второй, потом представляется случай и родится ребенок. Большая часть детей незаконные; авторитет матери господствует. В Гальяно тысяча двести жителей, в Америке две тысячи гальянцев. В Грассано пять тысяч жителей и почти столько же грассанцев в Соединенных Штатах.
В деревнях остается гораздо больше женщин, чем мужчин. Кто отец ребенка — это не может иметь решающего значения, чувство чести оторвалось от отцовства, господствует матриархат. В течение всего дня мужчины далеко и поселок оставлен женщинам, этим королевам-птицам, которые царствуют над толпой копошащихся ребятишек. Матери любят, обожают, балуют детей, трепещут, когда они болеют, годами кормят грудью, не оставляют их ни на минуту, носят с собой на руках или за черной шалью на спине, когда, выпрямившись, с кувшином на голове возвращаются от источника. Много детей умирает, некоторые преждевременно взрослеют, заболевают малярией, делаются желтыми и грустными; дети растут, становятся мужчинами, уезжают на войну или в Америку или остаются здесь, чтобы жить, как животные, все дни года гнуть спину под солнцем.
