Я не хотел заниматься больными, потому что это не было моим призванием, потому что я очень мало в этом смыслил и, кроме того, отдавал себе отчет в том, что если буду это делать, то войду в устоявшийся, завистливый мир синьоров поселка, а это мне нисколько не улыбалось. Но я сразу понял, что не смогу долго удерживать свои позиции. Повторилась сцена предыдущего дня. Женщины просили, благословляли, целовали мне руки. Надежда, абсолютная вера жила в них. Я спрашивал себя, что могло породить ее?
Вчерашний больной умер, и я ничего не смог сделать, чтобы спасти его; но женщины говорили про меня, что я не какой-нибудь докторишка, как другие, — это они сразу увидели, — а добрый человек и вылечу их детей. Может быть, это был естественный престиж всякого нового человека, приехавшего издалека и потому уподоблявшегося божеству; или, скорее всего, они заметили, что, несмотря на мою беспомощность, я все же старался сделать что-то для умирающего, осматривал его внимательно и с искренним состраданием? Я был удивлен и пристыжен этим доверием, столь же глубоким, сколь незаслуженным. Я отпустил женщин, дав несколько советов, и вышел вслед за ними из затененной комнаты на ослепляющий свет утра. Тени домов были черные и резкие; жаркий ветер, вырывавшийся из-за обрывов, поднимал тучи пыли; в пыли ловили блох собаки.
Я захотел познакомиться с установленными для меня границами, которые точно совпадали с границами поселка, захотел совершить первое кругосветное путешествие по моему острову; земли вокруг должны были оставаться для меня недостижимыми просторами, лежащими за пределами геркулесовых столбов, установленных подестой. Дом вдовы находился в самом высоком месте поселка, на расширении дороги, которая кончалась у церкви, у маленькой белой церквушки, чуть побольше обычного дома. У входа стоял настоятель и грозил палкой группе мальчиков, которые в нескольких шагах от него строили ему рожи и гримасы, нагибались к земле, точно собираясь забросать его камнями. При моем появлении мальчики разлетелись, как воробьи; священник смотрел им вслед гневным взглядом, махал палкой, крича: «Проклятые, еретики, отлученные!»
— Над этим краем нет благословения божьего, — сказал он потом, обращаясь ко мне. — В церковь мальчишки приходят, чтобы поиграть. Вы видели? Они даже некрещеные. А так не приходит никто, я служу мессу скамейкам. Нет никакой возможности заставить кого-нибудь платить за эти клочки земли. Я еще не получил ничего за прошлый год. И это порядочные люди, цвет поселка! Вы еще увидите!
