Там был маленький фокстерьер и с ним какие-то проблемы и его вечно водили к ветеринару. Не бывает французов и француженок настолько бедных или безалаберных или прижимистых чтобы они не могли себе позволить сводить и не водили бы постоянно своих мосек к врачам собачьим.
Фернанда, как обычно, была очень большая, и очень красивая, и очень милая. Она предложила почитать вслух Лафонтеновы басни чтобы Гертруде Стайн не было скучно пока Гертруда Стайн позирует. Она приняла позу, Пикассо уселся весь такой сосредоточенный на своем стульчике очень близко к холсту и на крошечной палитре монотонного серо-коричневого колера принялся смешивать очередной серо-коричневый оттенок и сеанс начался. Это был первый из не то восьмидесяти не то девяноста с чем-то сеансов.
Ближе к вечеру два брата Гертруды Стайн и жена брата и Эндрю Грин зашли посмотреть как идут дела. Набросок был настолько хорош что Эндрю Грин все упрашивал и упрашивал Пикассо пусть останется как есть. Но Пикассо покачал головой и сказал, поп[22].
Конечно очень жаль но в те времена никому даже и в голову не пришло сфотографировать картину в ее начальном варианте а из тех кто ее тогда видел никто конечно же не помнит ее лучше самого Пикассо или Гертруды Стайн.
Эндрю Грин, никто из них и понятия не имел как они все оказались знакомы с Эндрю Грином, внучатым племянником другого Эндрю Грина, известного как отец Большого Нью-Йорка. Он родился и вырос в Чикаго но был при этом типичный длинный тощий англичанин нового поколения, белокурый и мягкий. У него была потрясающая память и он мог прочитать наизусть весь Потерянный Рай Мильтона от корки до корки и все те переводы из китайской поэзии которые так нравились Гертруде Стайн. Он успел побывать в Китае а потом и вовсе перебрался на тихоокеанские острова и жил там до тех пор пока его двоюродный дед большой любитель Мильтонова Потерянного Рая не оставил ему в наследство весьма приличного состояния. У него была страсть к восточным тканям. Он сам говорил что просто обожает когда в центре пусто а по краю сплошной орнамент. Картины он любил те которые в музеях а современных терпеть не мог. Однажды когда в отсутствие хозяев он целый месяц прожил на рю де Флёрюс, он страшно действовал Элен на нервы потому что он требовал чтобы постельное белье ему меняли каждый день а все картины занавесил кашемировыми шалями. Он говорил что картины они конечно очень успокаивают что правда то правда но он терпеть не может когда его успокаивают. Он говорил что после месяца проведенного на де Флёрюс он конечно не проникся любовью к новой живописи но самое страшное в том что не уверовав в новую живопись он совершенно разочаровался в живописи старой и за всю свою дальнейшую жизнь так и не смог себя ни разу заставить зайти в музей или хотя бы взглянуть на какую-нибудь картину. Красота Фернанды его буквально ошеломила. Это было как наваждение. Я бы конечно, заявил он Гертруде Стайн, если бы я только умел говорить по-французски, я бы непременно уложил ее в постель и увел ее у этого коротышки Пикассо. А что в постели вы с ней поговорить хотели, рассмеялась Гертруда Стайн. Он уехал еще до того как я появилась в Париже и вернулся восемнадцать лет спустя и оказался очень скучным.
