— А правда, что вы были жена известного комментатора Невзорова Александра? — вдруг спросила Клавдия Ивановна.
Маша так опешила, что даже не нашлась, что ответить.
— Полно, мать, — сказал Михаил Палыч. — Не твоего ума это дело!.. Мы тебя, дочка, регулярно наблюдаем по телеку, — словно извиняясь, сообщил он Маше. — Очень складно ты выступаешь и политически остро.
Маша молча кивнула.
— А правда, что эту Чечню хотели одной бомбой накрыть, — спросил он, — только, дескать, эти чечены пока что откупаются?
— У них, у чеченов, все куплено, — со вздохом добавила Клавдия Ивановна. — Говорят, и наш район уж купили.
— А хер им, а не район! — вспылил пенсионер и, вскочив, сделал хрестоматийный жест.
— Нуну, отец, уймись, — прикрикнула на него жена.
— Что ты понимаешь, мать, — вздохнул тот. — Президент у нас неадекватный — вот беда!
Маша снова ощутила в душе прежнюю боль. Она вспомнила, что больше не увидится с Волком. Она смотрела на пожилых супругов и понимала, что те, без сомнения, переживали бы любое ее горе как свое собственное. Но что значит ее боль по сравнению с их болью? Об этом даже смешно говорить. Если бы какаянибудь подруга рассказала ей о своей печали после расставания с неким полковником, с которым переспала в командировке, бесчувственная Маша наверное подняла бы ее насмех.
— Так значит, вы собирались отметить в наших краях свой день рождения? — спохватилась Клавдия Ивановна. — Вместе с Ромой?
— Ты, дочка, у нас будь как дома, — добавил Михаил Палыч, словно забывшись. — У нас тут отдых — благодать божья! Жаль только, Ромы нет, он бы тебе все показал… Дело молодое…
— Нет больше Ромы! — снова заголосила Клавдия Ивановна, закрываясь передником.
Маша бросила взгляд через открытую дверь в смежную комнату и увидела в уголку над широкой железной кроватью с никелированными набалдашниками несколько простых иконок, убранных чистым белым полотенцем, и крошечную лампадку.
Клавдия Ивановна, словно почувствовав ее взгляд, перекрестилась и воскликнула:
— За что, Господи? За что?
И в самом деле, за что?.. Если уж Господь Бог в бесконечной доброте своей и мог на когото прогневаться и решил отнять ребенка, то только не на этих двух бедных стариков, только не у них!..
Маша плакала вместе с ними и думала о том, что если бы ее собственные родители от нее отказались, тогда бы Клавдия Ивановна и Михаил Палыч могли бы удочерить девочку Марию. И называлась бы она не Маша Семенова, а Маша Иванова. Невелика разница.
