По обожженной коже скользнуло не пламя, но его подобие — дыхание дракона. Горячие пальцы с силой сжались на моих бедрах, и ответное рычание вспыхнуло во мне новой волной жара и наслаждением, от которого подогнулись ноги. Меня подхватили под живот, и только благодаря этому я не сползла вниз.
От рывком подаренной свободы низ живота дернуло, а потом так же резко дернуло тканью по бедрам: Даармархский подтянул мои шаровары наверх.
— Не думай, что можешь сбежать от меня, Теарин. — Голос дракона уже звучал совершенно иначе. По-прежнему низкий, но лишенный звериных горловых интонаций.
— Я не собиралась от вас сбегать. — Резко обернулась, глядя ему в глаза: медленно, очень медленно зрачки стянулись в круги, а сквозь огонь проступила темная радужка. — И сбегать от ответственности тоже. Мне напомнить вам, что у меня есть Сарр?
— Верно. — Ноздри его едва уловимо шевельнулись. — Поэтому в следующий раз, когда решишься на подобную глупость, думай о нем. И о том, что наказание может быть гораздо более жестким.
От того, как это было сказано, меня затрясло.
Наказание?! Так вот что это только что было?!
В два шага преодолев отделяющее меня от дивана расстояние, подхватила палантин и протянула дракону:
— Прикройтесь, местар. И немедленно оставьте меня одну.
— Снова пытаешься мне приказывать, девочка?
— Что вы, местар. Как можно. Просто напоминаю, что я теперь претендентка на трон Даармарха. Поэтому прошу относиться ко мне соответственно и не сверкать своим… орудием наказания.
Глаза дракона сверкнули, но я уже отвернулась.
Кажется, нужно серьезно изучить правила столь ненавистного мне отбора. Потому что сейчас только они и могут меня защитить.
Зингсприд, Аронгара
Танни
Кожа горела от поцелуев: огненных, оставляющих на теле отметины ожогов. Дыхание сбивалось или его перехватывало от раскаляющего воздух, дрожащего над нами пламени, в котором не было места мне, но именно я в нем сейчас сгорала, подставляясь под ласки грубых, чуть шершавых ладоней, скользящих по коже. Царапающих ее, как и щетина на подбородке, когда жесткие губы прихватывали внутреннюю поверхность бедер.
Пламя втекало в меня сквозь эти прикосновения, сквозь горячее, обжигающее дыхание, заставляющее дрожать всякий раз, когда оно касалось чувствительной кожи. И вслед за ними ее бессовестно касались губы и язык, простыня трещала под судорожно сжатыми пальцами, дымилась в каждой точке прикосновения к ней наших тел. В зеркальном потолке отражались сплетенные мы в самом откровенном и бесстыдном смысле, который только можно представить.
