— Да просто все плавают разными стилями, тонут одним. Я не вижу смысла меняться, расти, изоморфироваться. Неужели одной цели — жить — мало? Ну да, она умерла, умерла не в моих крюках, не с моей строчкой в горле. Ведь я не к этому стремился. Со своими виршами в глотке должен умирать только я. За остальных я не ответственен, не могу, не хочу, не должен. Меня сварганили поэтом, а расколдоваться нет желания даже у меня. Сколько я насочинял эпитафий для других, а для себя оставил жалкое «Что и требовалось доказать».
— Дурак ты, Тимыч. С твоим профессорским высоколобием мешать аптеку со стеклоочистителем, по крайней мере, эклектично. Ты не ее убил. Ты себя убил.
— Во, бля, достоевщинки подпустил. Энджи-процентщица. Да и Лизавету я топориком, и Зою Космодемьянскую болгаркой. Фил, я обещаю — на поминки приду, в остальном — отстань.
Я всегда считал, что разговоры изобретены для того, чтобы мешать людям думать, но Фил с математической методичностью заставлял меня выковыривать мысли и пускать их по расширенным алкоголем каналам. Да, я одиночка и сам знаю почему. Меня с детства учили, что люди одиноки, ибо вместо мостов они строят стены. Но я упорно верил, что всякая стена — это дверь. Упорно знал — чтобы умно поступать, одного ума — мало. Знал, но не делал. Да вообще ничего не делал — пил, пел, писал, кого-то чему-то учил и считал, что иду по правильной дороге, которую выбрал сам. И делал очередную ошибку — двигаясь без цели, нет смысла выбирать дорогу. Обычные цели были мне либо не по нутру, либо не по карману. А что-либо выдающееся я не находил в себе наглости придумать. И гонял себя из тупика в тупик, от борта к борту, тупо промахиваясь между луз. И считал, что это правильно. Самонадеянно, как черный шар в «американке», смеялся над болтающимися в сетке — им уже не выбраться из карьерных или семейных луз. От этого я производил слово «лузер» — прочно закрепившиеся в общественной иерархии, но не понимающие, что они — в сетке. А они, в свою очередь, считали меня, свободно прыгающего по сукну — лузером. Кто же из нас прав?
— Эй, полуродственник, напился уже, что ли? — вкрадчивый голос расшифровщика формул вытолкнул меня из нервного тепла самокопания. Лицо у него сейчас было очень подходящим для выступлений по радио. Я засмеялся.
— Ты три раза проспишься, пока я надумаю прикорнуть на бревнышке. Ну че ты пристал? Я не помню, чтобы встречался с Энджи. Давно не видел. У меня сейчас Маша. Была. Есть. Тебя это не волнует. У меня случается пьяная амнезия. Но не до такой же степени, черт его в задницу. Завтра приду на похороны трезвым, назло себе, тебе, всем, — глотнул, занюхал, крякнул. — Мне еще Машу найти надо (я ляпнул просто так, ибо этой идеи у меня еще не возникало).
