К у п е ц (поперхнувшись). Кто он есть?
М у з ы к а н т. Он есть великий русский м-майстер!
Т е л у ш к и н (посмеиваясь, подливает ему). Давай, немчура, окороти голодёра…
К у п е ц (сурово). Ты на своей шарманке пиликаешь, ну и пиликай! Не моги в сурьезный разговор встревать.
В а л е н ю к. Гигантское всеобщее лицемерие, господа — полагать русского мужика хорошим работником. Тем паче — великим мастером. Засилье мифов и невежество, станем так говорить! Мужик наш — ленив, глуп и косорук. Ремесла он толком не знает, сидит себе и тюкает на авось. Начнет, да и бросит, ежели не выходит. Еще и с задатком сбежит. (Т е л у ш к и н у.) Петя, не дуй губу, не про тебя сие. А хоть бы и про тебя. Дай, я тебя обниму, лапушка…
Т е л у ш к и н (уворачиваясь). Да что ж такое…
В а л е н ю к. Взять хоть лужу твою. Неисчерпаемая тема-с! Сколько уже копий сломано! Сколько, будем говорить, громов и молний начальственных обрушено! Сколько желчной сатиры излито! А она все лежит и лежит, родимая, горя не знает. Ну, вот нагонят вдруг мужиков. Станут они вокруг оной лужи и начнут рядить — как, мол, сию неприятность извести? Потом спор учинят, да еще, пожалуй, до мордобоя дойдет — кому за ведром бежать? Ну, через час явится один кто-нибудь, отчаянный, с ведром, начнет черпать и носить. А пятеро станут в затылках чесать, да советы подавать. Сходит доброволец наш на канаву раз, сходит другой. Да вдруг и пропадет, каналья, вместе с ведром. Мужики постоят, почешутся и разойдутся. Хорошо, досочки… на камушки… положат. А лужа — как стояла от сотворения мира, так и далее стоять будет. До самого Страшного суда, пожалуй что, достоит. И случится из сей лужи новый, философически выражаясь, всемирный потоп-с.
К у п е ц (Телушкину, грозно). Сколько раз было говорено?
Т е л у ш к и н (с досадой). Уберу, сказал! Пашка давеча начал, к вечеру закончу.
В а л е н ю к. Вот и со шпицем вашим… Ну, залез он. «Уря» прокричал. А дале-то что?
Т е л у ш к и н. Дале — работал я. Чисто все сделал, на совесть. Что ж ты, вашскобродь, как, скажи, Фома неверующий?
В а л е н ю к (назидательно). Обчественный контроль — признак демократии истинной. А признайся, душа, как родному… ведь хотелось сбежать-то? Как тому мужику, с ведром-то? Ну, признайся, голубчик, страшно ведь было?
Т е л у ш к и н (сердито). Ведро не надо туда, ни к чему. А страшно… ну, было раз. Когда до яблока долез и… башкой уперся. (Оглядывает соседей.) Вниз поглядеть боюся, наверх — никак. Ходу нет. Крюки, за кои чеплялся, кончились, по маковке-то боле не идуть. А он, шпиц-то, в том месте раскачивается… страх просто. Висю над пропастью, как, скажи, на качелях. Вот тада стало мне скушно. Просто сказать — ужас пришел. Ветер нападаеть — дух вон. Вокруг тебя ведь нет ничего, одни облака несутся. Руки ободраны, ноги ослабли… А народ на площади галдит, свистит — ждеть, что дальше-то будеть. Как, мол, верхолаз опозорится. Может, наземь слетить. Может, вниз поползеть, как-нибудь задом кверьху. Иные-то токмо затем и явилися… Позлорадствовать… (Снимая с плеча руку В а л е н ю к а.) Да. Сжался я весь тогда, лбом в медяшку уткнулся и смекаю — все, видать, конец тебе пришел, Петр Михайлович. Как отступать, ежели что, не знаю. Заранее не обдумал… Стало быть, токмо наверх, а… как? И тут слышу… али почудилось мне — голос. Тихий такой, ласкательный… Вроде как серебряный. И до невозможности родной. «А ты, говорит, Петечка, креста держися… Он-то, крест, тебя никогда не подведеть.» И тут понял я, как дальше быть. Привязался покрепче, на воздух откинулся, завис и стал бечеву кидать — на яблоко, сверху, внахлест. Первый раз промахнулся. А вторицею… Как раз ветер подул, подмог, и веревка крест обхватила. У основания. Подергал я концы — точно, держит. Полез. И ведь как вскарабкался, сам не упомню. На колени-то встал, за крест обеими руками держуся — ничего, держит, хоть и покосимши. А потом глаза поднял и… как оборвалося все у меня. Такая немыслимая красота открылася! Такая, что и сказать нельзя. Всякую боязь забыл! Всякую усталость. Как, скажи, полетел… Потом, сколько раз не подымался, обыкнуть так и не сумел. А ночью ежели… Звезды тама потрогать можно — руку протяни. Я, робяты, помирать буду, а красоту тую не позабуду… (Т е л у ш к и н треплет М у з ы к а н т а за его лохмы.)
