Психическая энергия: превращения и истоки | страница 84



*Букв, девица, снимающая стресс (фр.) — Прим. ред.

117 вается совершенно иначе, если победа зависит от ловкости. Человек, держащий себя в руках и не выступающий беспомощным рабом собственной страсти, имеет преимущество над менее тренированным противником.

Когда схватка проводилась на открытом турнире, в игру вступала побочная цель. Часть внимания сражающегося переключалась с усилия нанести своему противнику повреждение на желание угодить зрителям, играя роль идеального воина во всех ее деталях. Таким образом, удовлетворение его гнева и желания отомстить осуществлялось на ином уровне. Оскорбленный или обесчещенный рыцарь в одинаковой мере ощущал себя восстановленным в своем положении как через одобрение общества, так и через пролитие крови противника. Позднее это общественное одобрение стало считаться достаточным удовлетворением, даже если побежденный противник получил лишь незначительное ранение или вообще остался невредимым, но терял свой авторитет.

Осуществившуюся таким образом трансформацию инстинкта самозащиты иллюстрируют легенды «Мабиногиона» и всего Ар-турова цикла. Вместо сражения исклточительно ради отмщения за физический или материальный ушерб, мужчина борется, дабы защитить собственную честь или восстановить свое доброе имя в глазах дамы, представляющей идеал женственности. Эти цели отражают более возвышенные аспекты устремлений эго. Или же отвага мужчины посвящалась более обезличенному образу, такому как: Гроб Господень или Чаша Грааля. — ради которых многие рыцари Средних Веков рисковали собственной жизнью. Ибо для них они являлись символами бесценного значения, превосходящими даже требования их личной безопасности и чести.

Мы не можем знать, насколько эта перемена оказалась действенна в мужчине средневековья на самом деле. Легенды о рыцарях Круглого Стола, несомненно, — либо идеализированные, либо полностью вымышленные описания. Однако, отражая смену идеала того времени, они служат веским свидетельством протекания реальной психологической трансформации. Отдельные люди, возможно, и не достигали героического уровня, приписываемого рыцарям короля Артура. Однако поколения людей, которые передавали из уст в уста или даже сочиняли подобные легенды, свидетельствуют о способности человека мысленно представить такую модификацию инстинкта и восхищаться ею. С тех пор само слово «рыцарь» обрело новое значение.

Оно боль- 118 ше не означает просто воина или солдата. Такие понятия, как «рыцарская доблесть» и «рыцарский поступок» — по сей день отражают преданность надличному мотиву.