Для определенной стадии психологического развития характерно проецирование этих, исходящих от безличной части психики эмоций, на внешнее для человека существо. На этом уровне вместо того, чтобы признаться в одержимости демоном, человек говорит, что это разгневъался Бог. Таким образом он игнорирует собственную ответственность за ярость, ибо превращается просто в инструмент, избранный Богом для выражения божественного гнева.
«Мне отмщение, и аз воздам, — говорит Господь» — эти слова были сказаны пророком бога войны, прикрываясь именем которого, израильтяне провели множество сражений.
Их учили, что гнев принадлежал Богу и что их собственная месть в действительности — это отмщение за нанесенные ему обиды.
«Выстройтесь в боевой порядок вокруг Вавилона: все натягивающие лук, стреляйте в него, не жалейте стрел, ибо он согрешил против Господа.
Поднимите крик против него со всех сторон: он подал руку свою; пали твердыни его, рушились стены его, ибо это — возмездие Господа; отмщайте ему; как он поступил, так и вы поступайте с ним»'.
Этот боевой клич подразумевал призыв к отмщению за нанесенные Господу обиды, но гнев народный, несомненно, обострился страданиями, которые довелось вынести самим евреям. Их приписывание гнева Богу было не более чем рационализацией или предположением, что Господь также переживает те эмоции, что бурлили внутри них; то есть, они проецировали демонические эмоции на внешнюю по отношению к ним божественную фигуру. Они сотворили Бога по своему образу и подобию.
Но когда мы подходим к христианской вере, пройденным оказывается еще один шаг.
Павел пишет своим новообращенным в Риме:
«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне отмщение, и аз воздам, говорит Господь".
Итак, если враг твой голоден, накорми его: если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горяшие уголья.
Не будь побежден злом, но побеждай зло добром»3.
Бог все еще представляется как пребывающий вне психики; более того, персонификация продвинулась на шаг вперед. Имен- 111 но на этой стадии предполагается, что Господь один, без содействия человека, ниспошлет надлежащую кару на тех, кто ослушался божественных законов. Эта смена позиции шла рука об руку с появлением идеи беспристрастного правосудия или закона.
Человек уже больше не мог не считаться ни с чем, кроме собственного мнения: теперь над личным впечатлением и суждением возвышался закон. Способность каким-либо реальным образом подчиниться суду закона подразумевает контроль инстинктивных и спонтанных реакций, на достижение которого, должно быть, потребовались столетия. И действительно, в каждом из нас власть цивилизованного человека над примитивным все еще столь ненадежна, что приходится постоянно переживать реальные физиологические реакции, присущие неистовому гневу, тогда как сознательные мысли, слова и суждения остаются вполне уравновешенными и под полным контролем. Кто не ощущал себя физически «пылающим» от оскорбления, открытое возмущение которым нельзя представить даже в воображении, или мысленно не сжимал кулаки во время внешне совершенно миролюбивого спора? При физической опасности даже самые отважные могут заметить, что их тела действуют, находясь во власти малодушного страха; это влияние может быть настолько выраженным, что индивид вынужден иногда на мгновение уступить ему. В то же самое время его разум будет оставаться ясным, и как только физиологическая реакция утихнет, он сможет сделать все необходимое для того, чтобы справиться с кризисом, совершенно игнорируя личную опасность. Таких людей ни на мгновение нельзя обвинить в трусости, тем не менее их физиологические реакции являются формой примитивного и неуправляемого ужаса. Можно даже сказать, что их мужество более высокого порядка, чем отвага менее чувствительных людей, не так остро переживающих воздействие страха.
