Однако в чертах Мистины отражалось лишь почтительное восхищение.
– Как это было предусмотрительно, – заметил он, возвращаясь к княжескому престолу. – Знавших тебя в юности уже не осталось среди живых, а столб – надежный свидетель для удивления будущих поколений.
– Это Вальда придумала, – пояснил Етон. – Моя первая княгиня. Так и сказала: когда ты состаришься, а эти все перемрут, никто и не поверит, что ты был так высок. Надо, дескать, сделать отметку в надежном месте, сейчас, когда ты, слава богам, наконец перестал расти.
А ведь, пожалуй, подумалось Мистине, молодая княгиня Вальда полвека назад любила своего мужа, раз ей пришло в голову увековечить его рост. Любила вопреки внешности… или как раз за это. И вёльва не предскажет, за что женщина полюбит мужчину. Кого за силу, а кого и за слабость…
– Какой мудрой была твоя первая княгиня! – искренне восхитился Мистина и невольно оглянулся, отыскивая женщину, которая подала бы ему приветственный рог.
В прошлый раз, семь лет назад, это была Семирадова боярыня. Сейчас с рогом возле престола стояла женщина помоложе, в варяжском платье с наплечными застежками.
– Это Катла, – кивнул на нее Етон. – Стегина женка.
Боярыня была куда моложе мужа – видимо, взята уже после поры греческих походов. Приняв у нее рог, Мистина вежливым поцелуем доброго гостя коснулся ее губ, но при этом улыбка в глазах словно говорила: ты лучшее, что я вижу в этом городе. Катла опустила глаза, морща губы, чтобы не выдать удовольствия.
Вернув Катле рог, Мистина вновь перевел взгляд на Етона:
– А ты, я вижу, так и не сыскал новой госпожи, достойной занять место на середине женской скамьи?
– Невеста не подросла еще, – угрюмо пошутил Етон. – Изволь сесть. – Он показал на второе почетное сиденье, напротив своего. – Будь у меня жена, она бы уже умерла от любопытства. Мы слышали, у вас лето выдалось бурное. В прошлый раз ты приезжал куда каким щеголем, наши все слюной изошли, глядя на твое платье греческое, да и уговорили меня на тот союз. Тоже портищ расписных захотели… А нынче, вижу, ты в жалях[9], – он окинул взглядом белый кафтан Мистины с серебряным позументом на груди. – Умер твой отец, это ведь правда?
– Если бы только отец!
Усевшись, Мистина принялся за рассказ. Говорил он долго: о гибели Свенельда на лову, о ссоре Ингвара со Свенельдовой дружиной.
– Я слышал, что твой князь порубил дружину твоего отца, – кивнул Етон. – Не знал, верить ли. И как же ты после этого остался при Ингоре?
