Но тогда она ничего не могла поделать. Надо было тянуть сестренку. Вот кончит сестренка десять классов — тогда уйду. Сестренка кончила десять классов и поступила в институт. А у Гали как была восьмилетка, так и осталась.
Ее вызвали в комитет комсомола и сказали: «Вот, повесь у себя в цехе». Плакат был написан от руки: «Молодежь! Тебя ждет Всесоюзная ударная комсомольская стройка. Даешь дорогу через Саяны!» Речь шла о дороге Абакан — Тайшет. Галя спросила, у кого она может записаться на стройку. Решение было мгновенным, она даже не подумала, что у нее нет никакой строительной профессии, — ничего! Просто не по ней были эти бутылочки да коробочки.
Даешь дорогу!
И любовь там была, и горечь обиды, впервые пережитое чувство брошенной — она старалась не вспоминать ту любовь. Зато часто вспоминала, как в палатку вперся медведь и начал обнюхивать ее босые ноги; спросонья она отбивалась, пока не угодила в густую шерсть, — сообразила наконец и закричала так, что медведь пулей вылетел из палатки и удрал в тайгу.
И еще — пятидесятиградусный мороз; парни отказались идти на работу, она взяла ружье и в упор расстреляла висевший на березе градусник — чтоб не смущал, и пошла первой. Ребята потянулись за ней, недовольно ворча: «Совсем свихнулась Рыжая».
Там она стала крановщицей.
Конечно, в порту было иначе, и краны другие, и работа другая. Но осталось прежнее, очень хорошее ощущение своей силы. Особенно если приходилось работать большой стрелой. Кран дрожит, и сама ты напряжена до предела — и это не стрела, это ты поднимаешь многотонную тяжесть. Ты не здесь, не в кабине, а где-то там, снаружи, и стрела — не стрела вовсе, а продолжение твоей вытянутой руки. И когда груз опущен — вздох облегчения, кран перестает дрожать, вот тогда можно по-быстрому взглянуть на себя в зеркальце. Лицо там, в стеклянной глубине, выглядит и впрямь усталым. Ничего. Это только так кажется. Ей некогда разглядывать себя. Сигнальщик у трюма машет рукой — давай гак!
Галя была высокая, нескладная, с острыми плечами подростка и резкими угловатыми движениями. Ее лицо, белокожее, какое бывает почти у всех рыжих, казалось тяжелым из-за выдвинутого крутого подбородка. Генка Брукаш говорил: «У тебя подбородок — как у маршала авиации». Возле глаз и рта появились заметные морщины, и она казалась старше своих лет. Красивыми у нее были только волосы цвета красной меди, густые и тяжелые, будто и впрямь отлитые из металла.
