Ткачев докурил папиросу и встал.
— Возьмите ее в оборот сами, — сказал он. — Плохо будет, если проморгаем девчонку.
— Хуже некуда, — согласился Байков. — Я ее нашей крановщице Калининой доверю.
— Гале рыжей? — улыбнулся Ткачев, и бригадир покосился на него: вот это служба — все знает! Но Ткачев засмеялся. Не надо удивляться, просто здесь работает его сын. Байков удивился еще больше. Как сын? В его бригаде такого не было.
— Приемный, — уже торопливо объяснил Ткачев. — Леня Чеботарев — вот он и есть мой сын. Ну, будьте здоровы, Зосим Степанович. Вы на матч торопитесь? Я тоже…
Сейчас Леньке было двадцать четыре, а Ткачев знал его шестнадцать лет. Ленька достался ему совсем маленьким. Это случилось через полгода после того, как женился Храмцов и когда была трудная зима. В том году Ткачеву все-таки повезло — ему дали отпуск в июле, в самый разгар навигации. Учли, сколько ему пришлось работать зимой, когда добрая половина офицеров на ОКПП болела гриппом.
Конечно, он мог поехать в любой дом отдыха погранвойск — в Одессу, Ливадию или Гагру, или еще куда-нибудь. Ему полагалась бесплатная путевка. Но приходили письма из Боровичей, от тетки: письма были по-стариковски тоскливые, тетка просила приехать… Он набил чемодан книгами, купил удочку и все, что к ней полагалось, и выписал литер до Боровичей.
Вечером позвонил Храмцов.
— Профессор, мы тебя ждем.
Он сказал: не могу, уезжаю, поезд уходит в ноль пятьдесят с Московского, пока доберешься…
— Ладно, — сказал Храмцов, — я забегу ненадолго. У меня самого времени всего ничего. На трое суток пришли.
Он появился очень скоро, и сразу же Ткачев уловил в нем какую-то перемену. Он подумал: когда Володька звонил, у него был веселый, бодрый голос, а теперь сидит кислый, хотя между его звонком и приходом было от силы пять минут. Конечно, и за одну минуту может что-то произойти. Например, можно поругаться с женой.
— Поругался с женой?
Храмцов поглядел на него и усмехнулся:
— Шерлок Холмс! Не поругался, а поспорил — все-таки разница. — Он не хотел говорить на эту тему. — Как живешь, Профессор? Куда рейс? И даже с удочками?
— Да вот… — неопределенно сказал Ткачев.
— Завидую, — помотал головой Володька. — Устал — спасу нет. В Индийском нас потрепало не приведи бог. Четыре дня между водой и небом. На что уж я крепкий, а и то кишки вымотало. Полкоманды пластом лежало…
И по тому, что он начал говорить вовсе о другом, не дожидаясь ответа на свои же вопросы, Ткачев снова почувствовал перемену — впрочем, что ж! Ведь и поспорить тоже можно по-разному. Отсюда и настроение.
