— Работа? — не очень-то вежливо, с удивлением спросил Ткачев. — Вы работаете?
Люба засмеялась, откидывая голову.
— А вы что же, считаете меня просто мужней женой? Наверно, если бы я не работала, вообще можно было бы сойти с ума.
Это она сказала уже иначе, не то с грустью, не то с каким-то осуждением самой себя. Ткачев внимательно поглядел на Любу — она не заметила его взгляда.
Ткачеву показалось, что Люба захотела чуть приоткрыться с той доверительностью, которая может существовать между не очень хорошо знакомыми людьми. Конечно, она знала, как дружны ее муж и Ткачев, а это, в свой черед, словно бы обязывало ее стать рядом с Храмцовым в его привязанности. Отсюда, должно быть, и первое желание приоткрыть перед Ткачевым что-то в себе.
Он промолчал, потому что один раз уже был не очень-то вежлив сегодня, удивившись, что Люба работает. Его настороженность как рукой сняло. Ему было приятно все — на коленях раскрытый альбом, на столе чай, пирог с капустой и початая бутылка вина. Он даже подумал: быстренько же ты раскис, дружок!
— Тетя Лина пишет? — спросил он. — Как она там?
— Хорошо, — быстро ответила Люба, словно давно ожидала этого вопроса и уже знала, как на него надо будет ответить. — Вам приветы в каждом письме. Вот, — не вставая, она протянула руку и взяла с тумбочки листок бумаги: — «Здесь уже тепло, цветут яблони…» Нет, дальше: «Как живет Вася Ткачев, не женился ли, хватит ему в холостых ходить, он в душе человек семейный…» — Люба оборвала чтение. — Ну, так когда же мы на вашей свадьбе гулять будем?
— Для свадьбы мне не хватает одного, — шутливо буркнул Ткачев. — Невесты. Всего-то навсего.
— Хотите, я вас познакомлю с женщиной? — спросила Люба. — Она врач, мы вместе работаем.
— Ну, зачем, — махнул рукой Ткачев. — Французы говорят, что мужчина должен самостоятельно выбирать три вещи: трубку, галстук и жену. Вот уйду летом в отпуск, вернусь с новыми силами и…
— И опять утонете в своей работе, — перебила его Люба. Вдруг она поставила локти на стол и подперла ладонями голову. — Мне нравится, когда люди счастливы. Володька рассказывал вам что-нибудь обо мне?
— Нет, вы для меня с неба свалившаяся.
— Я была девчонкой — голод, блокада, столько смертей… Сама выжила чудом. А потом Магнитогорск, госпиталь, раненые, раны, кровь… Я долго думала: почему так? Честное слово, я мучилась так же, как они. Спасение было в одном: найти свое, личное, пусть самое маленькое, счастье и удрать в него от всех этих бинтов, костылей, рассказов о войне. Я знала, что Володька влюблен в меня, но он-то был подростком тогда, а я уже девушкой, которой не давали проходу…
