Возле домика он посадил три яблони. Той весной они зацвели и вокруг них гудели пчелы. Три яблони — как трое Храмцовых. Одна большая, две другие — поменьше. Сосед Митрич не стал сажать яблонь — много возни, вот крыжовник совсем другое дело. Подсыпал навозцу и жди себе, когда созреет на варенье.
Сюда Люба наведывалась редко, и Аленка тоже бывала редко. Летом дочку отправляли в пионерский лагерь, Люба уезжала на юг. Участок и это ковырянье в земле ее не интересовали. А Храмцов испытывал сущее наслаждение: он быстро согнал появившийся было жирок, избавился от легкой одышки.
После возвращения в Ленинград Храмцов продолжал работать лоцманом. Снова в море было уже вроде бы поздновато.
Его дружки — те, с которыми он кончал мореходку, — давно стали капитанами, а то и капитанами-наставниками. Но лоцманская работа Храмцову нравилась. Однажды он вел в Ленинград одно английское судно, и капитан, стоявший рядом, вдруг сказал:
— В нашем мире осталось очень мало профессий, которые граничили бы с искусством.
Храмцов, который не любил разговаривать во время работы, ответил коротко и односложно.
Капитан пояснил:
— Я хочу сказать, что каждый может научиться играть на пианино, но не каждый может стать лоцманом.
Храмцов кивнул и улыбнулся.
Да, там, у них — либо в комнате дежурных лоцманов, либо на катере, где они ожидали подхода очередного судна, — других разговоров почти не было, кроме как о работе. Вспоминали различные случаи, ругали нерасторопных рулевых, а то и своих же товарищей — так не бывает у людей, которые привыкли работать от сих до сих, а там хоть трава не расти. Что ж, Храмцов мог похвастать одним: у него за все эти годы не было ни одного чепе, а коль скоро так — значит, умеет работать… Тот англичанин польстил ему, но Храмцов и без него знал, что такое быть хорошим лоцманом.
А через неделю он вспоминал этого англичанина с усмешкой — вот и не верь после этого в черный глаз! Как будто наколдовал, черт его побери! И главное, все получилось так неожиданно, что Храмцов позже сам не мог точно восстановить в памяти последовательность событий.
Судно было небольшое, из «велосипедов», он вел его без сопровождения портовых буксиров. Все было привычно: когда подошли к каналу, снизил скорость, стоял на мостике, и мысль работала четко — здесь намыв, у Раздельной дамбы пропал буй, а вот тут нельзя идти ни на сантиметр правее — только что проложили кабель… Потом он подумал: будут ли «три дурака»? У лоцманов было такое выражение — «работать на трех дураков». Даешь команду «стоп» — судно не останавливается; скомандуешь «отдать якорь» — якорь не идет, заело, и чуть ли не вся команда колотит по железке; стало быть, в запасе должен быть какой-нибудь маневр.
