Проходит год, а вместе с ним и слухи
Попеременно стали утихать.
Царёвы дочки, что к ученью глухи,
То теребят отца, то просят мать
Позволить им по воле прогуляться.
Царь снял корону, лысину поскрёб
И молвил, дескать, средней уж семнадцать,
Пускай идёт, но ненадолго чтоб.
С ней снарядил он челяди до чёрта,
Велел от дочки той не отходить.
И вот в саду гуляет вся когорта
И глаз не сводит с девы, стало быть.
Она порхает бабочкой по саду,
То цвет сорвёт, то соловья спугнёт…
Прислуга той прогулке очень рада,
Поскольку в тесноте она живёт.
И бабки-няньки хоть с радикулитом,
Но прыгают, как козы, по траве.
Вдруг дождь закапал, словно через сито,
А дождь бывает всех стихий правей.
Кто с визгом, кто смеясь, метнулись в терем,
Подхватывая юбки на бегу,
И каждый, без сомнений, был уверен,
Что не оставил девушку в саду.
Влетели во дворец, мокры немного,
Глядь, а царевны нет уже меж них…
Царь вышел и сказал: «Молитесь Богу!»
И смех мгновенно меж прислуги стих.
Пошли искать, кто с фонарём, кто с гиком,
До ночи прочесали весь удел,
А царь мрачнел, почти безумел ликом,
Поверить в горе снова — не хотел.
Но ни следочка, ни одной приметы
Никто найти царевниной не смог,
И все рыдали в голос, и при этом
Всяк думал: «Царь казнит, помилуй Бог!»
Вот в новый траур погрузилось царство,
Глядели лики скорбные с икон,
Царь вопрошал у них, за что мытарства
Ему достались, под набатный звон.
Он в страшном сне не мог себе дать волю
Помыслить о несчастии таком, —
Двух дочек потерять. Наказан что ли…
Царь плакал перед образом молчком.
Приди сейчас враги на землю эту,
Он вряд ли смог бы одолеть врагов…
