Повесть об отце
Меня постоянно интриговал, беспокоил стойкий, настойчивый интерес к фигуре, к памяти отца множества соприкасавшихся с ним людей. Именно, соприкасавшихся: он чрезвычайно редко подпускал к себе кого бы то ни было, очень высокие требования предъявлял он к людям близким. В молодости у него были истинные, верные друзья. Он помнил их. Был верен дружбе с ними. Памяти о них. И не изменил им новоприобретениями, когда они ушли навсегда.
Среди «соприкасавшихся» были люди самого разного возраста, полюсного общественного положения, несовместимого с его собственным миропониманием. Многих, очень многих из них он пережил, но и его пережили многие — из стойко интересовавшихся им, из постоянно помнящих его. Годы проходили, десятилетия со дня его смерти в июне 1962 года. А люди, знавшие его появлялись всё — разные, по разным причинам, с разными целями; возникали, вдруг, забытые мною давным–давно, или вовсе незнакомые мне прежде по моему тогдашнему малолетству, а позднее — из–за долгого, по уважительным причинам отсутствия моего в мире отца.
Они находили меня, — но искали–то они Его… Его они искали. Он был им нужен. По разным — я уже сказал об этом — причинам. Некоторым по причинам достойным понимания и уважения…
Как знакома мне одна из таких причин — тревожащее постоянно, постоянно зовущее чувство нестерпимой необходимости увидеть хоть на мгновение давно ушедшего человека — не всегда близкого, не всегда понятного, но всегда интересного, без которого, оказывается, собственная твоя жизнь — казалось бы, ничем особенным не связанная с этим человеком, вроде бы ничем абсолютно независящая от него — как бы останавливается, наткнувшись на непреодолимое препятствие, пустеет, меркнет, становится вовсе ненужной…..
Да. Отца уже давно не было. А они все приходили ко мне. И словно происходило это не в моей лаборатории на Дмитровском шоссе, а в… камере следователя, начинали деловито припоминать события его жизни, его действия, поступки, сказанные им слова — будто показания давали. Стереотип их поведения не сразу открылся мне: надо было всех их послушать и самому разобраться во всех этих психологических нагромождениях, причёсанных под благопристойность поминания отца и опрысканных вежеталем «естественной заботы» о… моем, оказывается, будущем — «…сына уважаемого всеми нами дорогого нам Залмана Самуиловича…»
