Бил у кумирни колокол…С последним его — сто восьмым — ударом отступали в прошлое, уходили в небытие горечи, и несчастья прошедшего года забывались… Должны были, по обычаю — ботенка-ю — забыться, обязательно должны были забыться! Ведь впереди — О-сёгацу, — начало Новой Жизни. Нужно было, по этому самому Ботенкай-ю, рассчитаться со всеми долгами, иначе О-сёгацу омрачен будет, и неудачи последуют одна за другой. Ведь О-сёгацу для японцев не просто начало Нового года. Это семь дней Добрых надежд, семь дней добрых предзнаменований… Обязательно добрых!
За полмесяца до О-сёгацу — 13 декабря — медики–мужчины госпиталя с проводником–крестьянином — таков древний обычай — отправились в горный лес: им надо было самим найти и выбрать — НЕ НАЛОМАТЬ! И НЕ ОБОДРАТЬ! — хвойные ветви для новогоднего украшения дома — японцы вешают их или ставят у входа в сельские хижины и у подъездов городских домов–дворцов. Ещё ставят они у входов фашины молодого бамбука и привязывают пучки гусиных перьев — на счастье. На счастье вешают над входом в дом и связки сухих трав — Симэнаве. И поют, печально и трогательно - … — О, если бы вновь родиться сосной на горе!…
Как же понятны были, как были близки сердцу мамы эти бесхитростные слова японской новогодней песни–молитвы! Как же понятны и близки ей, только что потерявшей любимых, единственных… Потерявшей надежды…
— О, если бы вновь родиться сосной на горе! О, если бы…!
Но так не бывает в этой жизни. Так бывает только в сказках. В японских сказках… А в этой жизни — даже в сказочной стране Японии — всё иначе, всё тяжко и страшно: страшные русскому сердцу слова Мукден и Цусима взломали ПОЭТИЧЕСКОЕ НАСТРОЕНИЕ древнего Киото, а теперь вот и солнечный Нагасаки потоками раненых и умирающих… Призраки Порт Артура вступили на остров Хонсю — в самое сердце Японии. И правили здесь жизнью живых в маленьком госпитале у Большого Дворца…
…Когда Стаси Фанни валилась с ног в ледяном ознобе свинцовой усталости, — ещё более измотанный, чем все подчинённые его, сам блистательный хирург Розенберг заменял её у операционного стола своей Эммой Францевной. И отправлял в краткосрочные отпуска–прогулки. С Наташей и Оленькой бродили они по Киото.
Нежданно, им великая честь оказана была — разрешено посетить Священный Императорский Древний Дворец, двери которого отворяются для посещения только дважды в год.
…Они шли через Палату Покоя и Прохлады холлом Сандзюсангэндо — Тридцати трёх отсеков — мимо огромной деревянной статуи Тысячерукой и Одиннадцатиликой Бодисатвы Канон, Богини Милосердия, — их медиков, Богини! Она, как в волшебных зеркалах, отражалась в Тысяче и одной фигуре собственных своих изображений–двойников…
