Сказал и сел. В зале поднялась немыслимая кутерьма. Все заговорили сразу. Но громче всех был слышен бас соборного протоиерея Кузьмы: «Да как же ты, отец Лев, откажешься отпевать? Ну, ты даешь».
— Да он ведь некрещеный, наверное, — раздался чей-то голос из задних рядов. — Надо спросить, крещеный он или нет, пока он тут.
Уполномоченный от такого поворота словно окаменел. Пока священники обсуждали проблему того, что с ним делать после его неминуемой кончины, он сидел, тяжело дыша, и вдруг срывающимся голосом закричал: «Прекратите этот поповский базар!» Он хотел добавить что-нибудь оскорбительное, но внезапный кашель не позволил ему. Он просто зашелся в кашле. Собрание умолкло. В наступившей тишине хриплый кашель стал походить на собачий лай. Уполномоченный вскочил и, семеня заплетающимися ногами, не переставая кашлять, бросился вон из зала.
— Эк его бесяра скрутил, — сказал кто-то в заднем ряду.
Владыка поднялся с места. Все затихли.
— Давайте, пока уполномоченный не вернулся, решать, что делать с отцом Львом. Либо запрет, либо за штат… Уполномоченный настаивает на лишении сана.
Снова поднялся шум. Владыка поднял руку, стараясь успокоить отцов.
— Вы, отец Лев, в который раз ставите меня в подобное положение. Сколько лет уже в сане. Пора бы научиться сдержанности.
— Какая сдержанность с врагами Церкви, — проворчал отец Лев.
— Ну вот. Вижу, что ничего не поняли. Это из партии можно было уйти хлопнув дверью. А ведь вы иерей Бога Живаго. От Бога не уйдешь.
— А я и не собираюсь. И вас прошу не лишать меня сана. Я, ваше преосвященство, тогда погибну.
Он помолчал немного и, упрямо тряхнув головой, произнес:
— Да не слушайте вы клеветников. Они вынудили меня…
— Опять они. Да скажи хоть что-нибудь о своей вине.
— Виноват в том, что доставил вам неприятности, а в том, что не уступил врагам Господа нашего, вины не нахожу, — отец Лев оглядел притихших отцов. — Простите, ваше высокопреосвященство. И вы, отцы, простите. Я, наверно, что-то не понимаю. Не достиг меры мудрости вашей. Не разумею политеса и всякой политики. Простите.
Владыка едва заметно улыбнулся и сел.
— Так что же нам, отцы, делать?
С минуту стояла тишина. Духовник епархии отец Димитрий громко скрипел стулом. Он тяжело поднялся и вздохнул.
— Благословите, владыка! Вы все знаете о моем преступном прошлом. Десять лет лагерей и семь лет ссылки. Старый лагерник. А кто меня туда упек? Да такой же товарищ, как и тот, что повелел собрать нас здесь. Вон он в сенях кашляет. Сажать они нас могут. А вот решать, кому быть в сане, а кому нет — позволять им нельзя. Да и кого он приказывает лишить священства! Отца Льва! Простите отцы за правду, но он, может быть, более всех нас достоин сана. Вспомните, как он пришел в Церковь. На какие жертвы пошел. А как он исполняет свои обязанности! Сколько храмов отремонтировал! Церковь новую построил! Сколько безбожников к Богу привел! А как он к нам на престольные праздники приезжает. Никого не забудет: ни матушек, ни детушек. Всех по именам помнит, всех одарит. Для всякого слово доброе найдет. А что несдержан… Так я ему даже завидую. Не всякий из нас имеет дерзновение с врагами Церкви воевать. Мы ведь боимся. Начальства, место потерять, регистрации лишиться. А он не боится. Молодец! Достойный пастырь. Его не сана лишать, а за великие его труды предлагаю наградить митрой.
