— Та-ак… Значит, убили, гады.
Прокоп стоял, курил и за то время, пока курил, успел перебрать в памяти всех врагов своих, врагов давних и свежих, терялся в догадках, припоминая односельчан, у которых имелись ружья. Попробуй теперь сообрази! Если раньше на всю Сычевку было два-три ствола, то теперь охотников расплодилось столько, что хоть пруд пруди! Конечно, надо искать в первую очередь среди тех, кто живет поблизости. Шесть дворов граничат с пустырем, и только в одном из них ружье — у кузнеца Оксента: бельгийскую «двадцатку» он привез еще с войны и держал как память о тех днях. Нет, Оксент был вне подозрений, хотя с его сыном Андреем был когда-то у Прокопа серьезный спор. Прокоп не мог подозревать старого кузнеца, потому что, во-первых, был тот нрава смирного и никакой злобы на Прокопа вроде не держал, а во-вторых, у него не было патронов — это Прокоп знал достоверно. Стало быть, стрелял, пожалуй, кто-то из охотников, возвращаясь поздним вечером с полевых озер. Туда ходят многие, считай, со всего села — угадай, который из них убил! Но зачем, спрашивается, прохожему понадобилось бы оттаскивать собаку в бурьян? С какой стати? Нет, тут что-то не так… В этих шести хатах не могут не знать, кто убил Черта. Какой же хозяин, будучи: дома, не полюбопытствует, кто возле двора его палит из ружья и зачем? Ведь не могли же волочить Черта с дальней улицы с тем только, чтоб бросить именно здесь, на пустыре! Так кто же?..
Однажды поздней осенью — лужи возле двора уже подернулись ледком — Прокоп приплелся домой навеселе, с оттопырившейся пазухой. Под фуфайкой оказался брыластый толстопузый щенок.
— О господи, на что он тебе! — взмолилась Анюта, завидев из открытых сеней мужа с собачонкой. — И так развел, что кормить нечем. О детях подумал бы!
Прокоп не слушал жениных причитаний. Достал из-за пазухи щенка, поставил возле порога и, сидя на корточках (ноги плохо держали: пришлось за цуцика леснику магарыч отвалить), стал наблюдать. Цуцик не скулил и не жался к ногам хозяина, кудлатым шариком покатился по двору, знакомясь с обстановкой. Прокопу это понравилось. С пятимесячным Рексом песик обнюхался на равных, как с давним знакомым, а перед рослым и свирепым с виду Тарзаном явно сплоховал: лег на спину, обнажив пятнистое розовое брюхо, задрал кверху лапы.
— Э-э, мазунчиков в моем дворе не было и не будет! — сказал Прокоп и с этим ухватил песика за шкурку и понес к колоде, где рубили хворост. Там он выдернул из вишневого полена щербатый топор и в мгновение ока обрубил щенку и без того короткий хвост. Песик жалобно заскулил, завертелся, пытаясь дотянуться до кровоточившего обрубка.
