- Ну что ты, Гитхуа, - сказал я дружелюбно, - никто тебя ни в чем не подозревает.
- Правда, сэр?
- Ни я, ни инспектор, ни сержант не предъявляли тебе никаких обвинений. Верно, сержант?
- Так точно, сэр.
- Вот видишь. - Я медленно кивнул. - Повторяю, мы твои друзья. На самом деле так оно и есть. Веришь ты мне?
Он смутился: все его беды начались с того, что он показал нам мешки с травкой, но мы об этом ни единым словом не обмолвились.
- Итак, мы друзья?
- Друзья, - промямлил он.
- Вот и хорошо. Ведь тебя пока и пальцем никто не тронул. - Он уловил довольно прозрачный намек, и в его глазах зажегся огонек страха. - Мы друзья и потому хотим избавить тебя от ненужных неприятностей. Ведь друзья должны помогать друг другу.
Я улыбнулся. Его зрачки бегали, он пытался не увязнуть в сети каверзных вопросов, но мои заверения в дружбе вселили в него проблеск надежды.
- Однако мы не сможем тебе помочь, пока ты не скажешь всей правды, верно?
- Верно.
- Отлично. - Я обрадованно потер ладони. - Расскажи нам все, что тебе известно про торговлю бхангом. Ты меня понял?
- Понял, - сказал он после недолгих колебаний. Не без оснований подозревая, что это очередная ловушка, он предпринял отчаянную попытку спасти положение: - Что с того, что вы нашли бханг? Надо еще доказать, что я имею к нему отношение.
Я щелкнул пальцами, и сержант достал из кармана магнитофонную кассету, на которой был записан весь наш разговор в кафе и затем на угольном складе.
- Узнаешь свой голос, дружище? Запись такая чистая, что судья ни в чем не усомнится. К тому же мы покажем ему фотографии склада.
- Господи! Так вы еще в кафе включили магнитофон? - В его глазах был ужас. - Что вам от меня надо?
- Все про торговлю бхангом, и без вранья. Начни с поставщиков.
- А что со мной будет, когда я вам все выложу?
- Не надо торговаться. Если я увижу, что ты сказал правду, тогда... я не стану сразу заводить на тебя дело. Все зависит от твоей готовности сотрудничать с нами - сейчас и в будущем.
Он глядел на меня с мольбой, постепенно осознавая, что у него нет выбора. Сокрушенно потупившись, он начал давать показания, я едва успевал за ним записывать. Когда он добрался до конца, я велел ему повторить все с самого начала. Если бы он что-то сочинил, то при повторении обязательно бы сбился. Но этого не случилось, и я увидел на его лице признаки облегчения. Он вверил свою судьбу мне и господу, хотя, может быть, и не в таком порядке. Показания были срочно отпечатаны на машинке по всей форме, и я зачитал их ему:
