Мэри. Все обошлось… Я по-другому и сказать-то не могу, но — обошлось: спасен, спасен! И Роджер, и Генри… Конечно, каторга — не самая легкая вещь, но это все-таки не казнь…
Джонсон. По сравнению с иной каторгой и казнь покажется райской милостью. Но ведь каковы наглецы, а, в самом деле! Заявиться в театр и заказать пьесу! Да какую пьесу! «Ричарда II»! Этот наглец Эссекс совсем выжил из ума…
Мэри. Тише, Джонсон, тише! О покойниках — или хорошо, или ничего, в самом деле. И здесь же Елизавета, Джонсон! Хоть постыдитесь клеветать на того, кого она называла отцом!
Джонсон. Когда покойник совершает непостижимую глупость — я, что, должен молчать? Это безумие — заказать столь провокационную, столь антимонархическую пьесу!
Пембрук. Ну, отчего же, любезный Джонсон, антимонархическую? Король Генрих у автора выведен…
Джонсон(перебивает). Чуть ли не интриганом! Узурпатором! Проклятый Болингброк, взбунтовался против монарха, а затем перетащил к себе на сторону всех господ — и вот-те нате: король уже под стражей, и собственный вассал закалывает его кинжалом в спину! Каково, а?!
Пембрук. Я вам напомню, кстати, кто именно закалывает короля… Не помните? Граф Рэтленд!
Джонсон. Тем паче — наш Роджер подписал себе смертный приговор, и только благодаря мудрости и милости ее величества, ну и еще, может, советам нашего дражайшего Фрэнсиса жизнь Роджера спасена…
Елизавета(тихо). Не только.
Джонсон(удивленно). Что — не только? Что — не только? Что же, милая, вам еще понадобилось? Уж не желаете ли вы отстегнуть господину Сесилу пару-тройку лиг от ваших земель?
Елизавета. Мы обойдемся без мздоимства, дорогой Джонсон. Но мнится мне, что королева прекрасно помнила текст пьесы — и во многом именно это спасло Роджера от казни…
Джонсон. Что же там такого, в этом тексте?
Елизавета. Вы же сами сказали — Рэтленд. Рэтленд, убийца короля, выведенный среди персонажей другим Рэтлендом… Может ли быть большее покаяние в еще не совершенном заговоре? Рассказать о готовящемся мятеже за пять лет до его свершения? Пять лет пьеса о короле Ричарде шла на подмостках, королева трижды смотрела ее… О, вероломного Рэтленда она хорошо запомнила, а Сесил, будьте покойны, постарался снаушничать, что именно граф Рэтленд автор сего текста. Самопожертвование ее величество оценила. Мне думается, так…
Пембрук. Что происходит в монаршей голове — об этом даже Сесил нам не скажет…
Мэри. Но если наша малышка Елизавета права — то это было невероятно умно: вывести собственного предка в числе главных злодеев пьесы!
