— А ты, Михаил, откуда?
— Я из Питера.
— Красивый город, — Шакиб мечтательно улыбнулся. — Я там был на экскурсии. С любимой девушкой приезжал из Минска. Помню, гуляли ночью, смотрели на мосты… А ты сюда как попал?
— Да я и сам толком не понимаю. У меня в квартире убили девушку, и мне пришлось бежать. По-русски это называется «подставили».
— Понимаю. Меня ведь тоже подставили.
Помолчали. Каждый думал о своем.
— Слушай, почему вы с земляками в бараке не общаетесь? — прервал затянувшуюся паузу Миша.
Шакиб развел руками:
— Нельзя. С каждым по отдельности поговорили и предупредили — никаких рассказов о прошлом, о семье, о друзьях. С сестрами не разговаривать, письма и телефоны запрещены. Двое из ребят обо всем докладывают Сулейману. Если ему что не понравится — увезут в лес на тачке…
— А что там под поленницей за укрытие?
— Здесь во время войны у немцев командный пункт был. Так что под поленницей — бронеколпак, а под землей бункер. И маскировку под «стог» тоже немцы придумали.
— То-то я думаю — что дрова так странно сложены. А ты откуда все это знаешь?
— Сестра Агафья рассказывала, когда я стены в кельях красил. А потом матушка заметила, что мы общаемся, и услала ее куда-то. Еще в прошлом году.
— И давно ты здесь?
— Нет, два года только.
— Два года! — не поверил Миша. — Ты здесь два года просидел? Это же как в тюрьме!
— На Востоке другое отношение к времени, — усмехнулся Шакиб. — Мы умеем ждать. Молиться и ждать…
* * *
Хотя при посторонних Шакиб держался с Мишей демонстративно отстраненно, их общение, видимо, не осталось незамеченным. На следующий день, когда Михаил собрался опять напроситься в напарники к новому приятелю, Сулейман отрицательно покачал головой и, показав пальцем на него и на маленького худого Казима, повел их за собой в сестринский корпус.
С торца здания был оборудован вход с навесом в отдельное помещение. Судя по одинаковым кабинетам с казенной мебелью и компьютерам на столах, это была административная часть или бухгалтерия монастыря. Работа оказалась нехитрая — надо было обдирать старый линолеум в коридоре. Аккуратно сняв плинтус, они начали отрывать приклеенное по периметру старое покрытие от фанерной основы. В свое время строители не пожалели клея, и линолеум не хотел сдаваться, оставляя куски плоти на фанере. Казим сбегал за стамесками, и они принялись отскребать остатки пластика. Когда по коридору проходили сестры, маленький араб прекращал работу, вскакивал на ноги, прижимался к стене и низко опускал голову. Миша вежливо здоровался, не вставая с колен, но монахини, видимо следуя данной инструкции, даже не поворачивались в его сторону. «Ваше дело». — решил он тоже перестал реагировать на проходящих.
