В Ленинграде главным объектом для атак и травли был выбран профессор Ефим Григорьевич Эткинд. В домах шести его близких знакомых были проведены обыски, нацеленные на обнаружение материалов, связанных с подготовкой самиздатского собрания сочинений Иосифа Бродского. Из показаний семидесятилетней машинистки Воронянской КГБ уже знало, что Эткинд хранил у себя машинописные экземпляры книги «Архипелаг ГУЛАГ» и, возможно, способствовал их переправке за границу. Не выдержав пятидневных допросов, в августе 1973 году Воронянская покончила с собой, и после этого Солженицын дал своим зарубежным издателям разрешение опубликовать эту самую взрывную свою книгу осенью того же года.
Моё знакомство с Эткиндом началось во время дела Бродского. Перед отправкой на Запад стенограммы Вигдоровой он попросил меня и Бориса Вахтина как свидетелей, присутствовавших в зале суда, письменно подтвердить верность этих записей. Мы с симпатией относились друг к другу, но общение, по большей части, сводилось к случайным встречам в Союзе писателей. Годы 1971-73 я провёл в Москве и деревне, так что практически не принимал никакого участия в собирании стихов Бродского, осуществлявшегося Марамзиным и другими нашими общими друзьями: Борисом Вахтиным, Яковом Виньковецким, Яковом Гординым, Львом Лосевым, Михаилом Мейлахом, Людмилой Штерн и другими. Я даже не смог проститься с Бродским, когда его внезапно вынудили к эмиграции в июне 1972 года. Тем не менее, обыск у Марамзина (1 апреля, 1974) и последовавший за ним арест в июле — это уже было так близко ко мне, что пришлось срочно унести из дома и перепрятать часть моей подпольной библиотеки.
По возвращении из Чехословакии в сентябре 1974 друзья быстро ввели меня в курс событий, «обрисовали положение дел на фронте».
Во время апрельских обысков у Михаила Хейфеца обнаружили написанное им предисловие к самиздатскому собранию Бродского. На этом предисловии оказались пометки, сделанные читавшим его Эткиндом, — факт «хранения и распространения антисоветских материалов» налицо.
Следствие по делу Хейфеца тянулось пять месяцев, многих друзей и знакомых вызывали в качестве свидетелей, устраивали очные ставки с арестованным. В своих воспоминаниях Хейфец не без гордости описывает, как он «переигрывал» следователя, но потом признаёт, что тот «правил игры» не признавал и, проиграв, просто «хватал короля рукой, как Остап Бендер, или бил противника шахматной доской по голове». Суд проходил в сентябре 1974 года. Свидетеля Марамзина доставили в судебное заседание из внутренней тюрьмы Большого дома. Он попросил разъяснить ему, какие кары полагаются за ложные показания и какие — за отказ от дачи показаний. Судья Карлов во всеуслышание солгал: до семи лет и за то, и за другое. Марамзин заявил, что в Уголовном кодексе за отказ от дачи показаний указан максимальный срок — полгода. Судья промолчал.
