— Всё что здесь у Соошивой койки делается, это, парень, зрелище не
для молодой женщины!…, — сказал как–то Аширов. — Заменишь её ночью. И при мне чтоб духа её здесь не было! Ей, после дневных её марафонов, отдыхать надо. Понял?!
— Не понял! — кричал я, защищая право, которое Нина уже присвоила и, — я знал, — не отдаст никому. Тут же спросив себя: — А как же мама моя? Она на первой своей войне моложе была Нины на три года!
Он рычал что–то, — красивый дикой какой–то красотою, огромноглазый, — продолжая, как пекарь в квашне с тестом, «месить» внутренности японца. — Тебе не жаль её, дураку? — И настоял–таки на своём: работал теперь только в дневное время, когда Нина была на работе. Но, возвращаясь вечерами, она же видела всё, что происходило с Соошио без неё.
Боль Его была и её болью. Его страдания — страданиями её…
В первое воскресение апреля, когда она была с ним, Кобаяси–сан неожиданно впервые за прошедшие месяцы, чуть приподняв веки, произнёс, вдруг, будто в бреду, несколько непонятных ни для кого слов… Все, кто были в доме, бросились в комнату Нины. Ленард, дядя её, наклонился, вслушался внимательно… Умирающий вновь что–то ещё произнёс — выдохнул будто…
— Говорит:… «сильно пахнул…»?… Или «следы…»?… «Спасибо…»…
Ленард выпрямился. — Умирает.. — И вновь наклонился к лицу Соошио.
— Он спрашивает: «… Женщина…»? У неё глаза… »…
— Да, Кобаяси–сан! Да! Здесь в с е г д а женщина. Глаза у неё «от неба». Её зовут «Нина»…
…Нина плакала безутешно, держась за отца, когда раздуваемый ветром Погребальный Костёр на Горе воздевал и воздевал к небу свои извивающиеся будто в конвульсиях языки–руки… Пламя билось, рвалось, вырывалось из невидимых нам снизу клеток кладки. Люди пятнались погребальным огнём, о с в я щ а я с ь бившимся в судорогах и срывающемся свете его…. Успокоить Нину я не мог. Не смел подойти…
Не сговариваясь — против традиции Страны Ниппон — здесь же, на лесном кладбище за Кировским прииском, — которого давным–давно уже нет — опустел лет сорок назад и тайга его заполонила, — рядом с могилой графини Мелитты, матери Нины, сложили мы из кварцевых глыб могильный холм и для Соошио Кабаяси–сан из Каитамо…
А утром Хироси и Нина собрали пепел Соошио в меченый Тычкиным кожаный герблёный мешочек из–под золота. И заложили его в маленький аптечный бикс с именем Нины. Через полгода, когда сдохнет Дракон, Ямамото–сан увезёт пепел на родину. И вручит урну–бикс с нетленными останками Сына Отцу его, досточтимому Рыцарю из рода Рыцарей императоров — Эйшио с. н.и. Ивасаки Кобаяси–сан.
