— Не доезжая Чалого Камня двенадцать километров, просеку рубят, шлейф подают к тоннелю, там валовая работа, туда и наших сманили. Там и шоферы на самосвалах. В две смены. Не то что у нас… А у нас машина на побегушках.
— Что ж не уйдете туда?
— Я кадровый.
— Это звучит гордо, — согласилась Галя.
Но в том, как ответил шофер, донеслось до нее дуновение той незнакомой жизни, куда она смело вторгалась со своим Дорджей. Что-то их там ждет, в самом деле?
— Комариков у вас там, поди… всю душу выпьют?
— Этого нету. Ни комара, ни мошки. У нас места высокие.
— А что у вас есть?
— А чего надобно?
— Волейбольный мяч?
— Есть.
— Речка? Купаться…
Володя ухмыльнулся и дернул носом.
— Гитара?
Таких вопросов он не ожидал. Впервые ожило его калмыковатое лицо, измазанное потеками пота и пыли.
— Ну-ка… А ты споешь?
Но Галине для ощущения полного торжества над неизвестностью, подстерегавшей впереди, этого показалось недостаточно.
— А что еще у вас есть? — властно спросила она.
— Малины много на гарях, — подумав, ответил Володя.
Он повернулся лицом к парому, раскинул руки на перекладине и, уставясь в лоснящийся круп каракового мерина, стоявшего в упряжи, развязно сказал:
— Везет вам, студенты! С Летягиным будете работать. Он из нашей партии с весны не вылазит.
— А кто это?
— Главный инженер проекта… Сподвижник самого Олешникова.
— Ну?! Сподвижник? — переспросила Галя.
Ее удивило такое словечко в устах таежного шофера. Ей хотелось отыграться за все предыдущее. Та странная тревога, которую она пережила при расставании с Москвой, когда ей казалось, что кто-то насильно втолкнул ее в вагон, полный неведомых монголов, и какую снова испытала в пустой схватке с бесчувственным шофером, сейчас оставила ее. Ей уже было не тревожно, а весело оттого, что впереди ждут люди — пусть незнакомые, но с «подачей» и «гасом», барахтаньем в речке, гитарой, со своим достославным Летягиным — сподвижником какого-то уже абсолютно загадочного Олешникова.
— А кто такой Олешников?
Володя не заметил ее насмешки и вызова. Он снова следил за водой, медленно сплывавшей вдоль борта, за вереницей ласточек… Они ложились над сонной протокой и, электрически сверкнув концами сотен крыльев, взмывали вверх.
— Олешников был в тайге большой человек…
— Понятно, хоть и не очень. Ну, а Летягин, значит, его сподвижник?
— Сподвижник.
— Наверно, с виду скромный, неказистый? — допытывалась Галя. Весь этот разговор на допотопном пароме, за тысячи верст от Москвы, забавлял полным взаимонепониманием: она дразнит, он всерьез.
