— Ну и как это понимать?
— Что? — невинно, как агнец, поднял брови и даже плечи тот.
— Ты «дурочку» с нимфами ломай, а мне тут «липу» толкать не надо!
— Фу, — нарочито оскорбился Меркул, — это просто аберрация. Немного отступил…
— Ты нарушил правила доставки пассажиров!
— Что за формализм! Не будь занудой! Мальчик под песком. Плата имеется…
— И откуда?
— От верблюда. Да просто играл я с ним. Сказал, чтобы увидеть маму, надо сунуть под язык обол[10]. И дал ему. Он сам взял, я не настаивал.
— Ты его тоже обманул, Меркурий, — хмыкнул горько шофёр.
Машина вынеслась к мосту через речушку. Шофёр не стал притормаживать.
— Ненавижу это римское прозвище, — скривился Меркул. — Зови уж тогда прямо: Гермес!
Но шофёр не стал препираться с ним, а повернулся к мальчику через сиденье:
— Покажи деньги!!
Мальчик отпрянул, потом полез в карманы шорт. Испуганно порылся в них, даже вывернул наизнанку. Обола не было ни там, ни у него во рту. Гия и Тамаз напряжённо наблюдали за развязкой странного спора.
— Не понимаю, — удивился раздосадованный Меркул — Гермес. — Санитары, что ли, суки, успели приехать и вытащить?
А шофёр, убедившись, что платы нет, резко вывернул руль и круто развернулся прямо на мосту в лихом «полицейском» развороте. Машина и так тряслась в судороге по булыжникам брусчатки, а теперь просто забилась, как шейкер для перкуссии.
— Харон! Ты что творишь!! — возмутился Гермес. — Ты что задумал? На мосту нельзя так! Это нарушение правил дорожного движения!
— Нет навлона, нет перевозки, — отрезал шофёр.
— Ты хочешь кинуть его к неупокоенным?
— Не смеши меня, Гермес, у него ещё есть шанс.
— Да?
Шофёр не успел ответить.
— Харон? — спросил мальчик с заднего ряда. — Сын Эреба? Сын Эреба — Мрака, и Нюкты — Ночи? Ты — настоящий Харон?!
— Да!! — ответил Харон на оба вопроса сразу, коротко и ясно.
И после этого реальность стала меняться. Теперь, когда пелена иносказания и туманной двусмысленности пала, смысла соблюдать маскировку не стало. Всё вокруг, все предметы, воздух, пейзаж за окнами потеряли стабильность. Будто изнутри салона, от мальчика, как эпицентра возмущения, стал раздуваться невидимый пузырь, тут же пошедший паутиной трещин. Всё начало одномоментно видоизменяться, словно скидывая старую шкуру и выползая своим настоящим видом наружу. Старые покровы тончали, лопались, сворачивались и исчезали. Автомобиль раздался сразу во все стороны, крыша свернулась рулоном и растянулась, меняя цвет и фактуру, в деревянные доски борта широкого челна, старого, изъеденного жуком и полипами, почти чёрного от времени. Комбинезон водителя сорвался с тела, но не улетел, а повис, вырастая в коричневый, истлевший плащ с красным подбоем. Сам шофёр обзавёлся седой бородой и усами, глаза его сверкнули и засветились в наступившей темноте. Тьму, прыгнувшую со всех сторон, рассеивал лишь фонарь, болтающийся на прихотливо загнутой, выступающей вверх килевой балке на корме, с негасимым угольком из кузни Гефеста внутри.
