— Как это?
Мой проводник достал из нагрудного кармана тонкий фонарик, направил луч в небо.
— Вот луч поймал звезду — видите?
— Не вижу.
— Потому что смотрите сбоку. Идите сюда, встаньте за спиной.
Я встала, как он велел, запрокинула голову. Луч — узкий, белый, почти осязаемый — в самом деле как будто дотянулся до одной из самых ярких звезд.
— Нажимаете кнопку и фиксируете пойманную звезду, — продолжал Лэй.
Звезда вспыхнула впятеро ярче — и так и осталась сиять.
— Теперь ловим другую. — Луч уперся в соседнюю, скромную звездочку. — Поймали. Нажимаем кнопку. — Звезда засияла. — Соединяем их. — Луч скользнул по небу, и два ярких огня соединила хрустальная линия. — Теперь то же самое — с третьей… и с четвертой… и с пятой. Что получилось?
— Кошачьи уши, — предположила я, глядя на неровный зигзаг.
— Ладно, пусть уши. Попробуйте сами.
Лэй передал мне фонарик и усадил на чурбак, сам встал за спиной, придерживая руку, помогая в первый раз поймать лучом звезду. Получилось; это оказалось совсем просто. И пошла потеха! Я рисовала хитрые узоры, а Лэй то и дело хватал за запястье и добавлял что-нибудь от себя — то смешную зверушку, то забавного человечка, то кривого червяка. Я хохотала, боролась с ним, пытаясь спасать свои узоры, но он был сильнее и не уступал. В конце концов его зверушки и червяки заполнили все свободное небо над нами.
— Лэй… простите, эр Лэй, — я задыхалась от смеха, — ну что за безобразие? Вы уже сто лет знакомы с этой забавой. А я впервые попробовала. И вы не даете нарисовать, что хочется!
— Я не даю? — Он забрал у меня фонарик, переключил свет на зеленый, повел рукой — и в несколько секунд стер все, что мы вдвоем изобразили. — Извольте. Небо в вашем распоряжении.
Я поймала лучом звезду, зажгла ее.
— Скажите: в далеких галактиках от наших художеств ничего не взрывается?
— Там все тихо. Рисуйте себе на здоровье. Ну, что ж вы? Давайте.
Я бы нарисовала Рональда Ринга, но ведь не сделаешь это при Лэе. Рука опустилась, луч уперся в куст на краю площадки, листья засветились желто-зеленым, будто стеклянные.
Воин Скал снова взял фонарик и принялся рисовать сам. Быстро, ловко, привычно. Звезды одна за другой ярко вспыхивали, их соединяли уверенные линии. Женский портрет на полнеба — глаза, брови, пышные локоны. Сначала я самонадеянно думала: он изображает меня. Однако портрет приобретал все большую четкость, и я все ясней видела свою ошибку. С неба смотрела мать. Ее вечно тревожные глаза, тонкая складка меж бровей, опущенные уголки красивых губ. Она ведь умерла совсем молодой…
