Трудно было представить себе свой двор без шумного, пахнущего молоком, дыхания коровы, без похрустывания лошадьми душистого сена — без всех этих шорохов и вздохов, которые делают тебя гордым и счастливым.
А смогут ли там, в колхозе, люди, разные по физической силе, разные по характеру, разные по смекалке, быть одинаково счастливыми? Бог деревья не уравнял, а не только людей!..
И тысячи других вопросов, связанных со строительством новой жизни на селе, не давали покоя не одному только Петру Савельеву.
Когда-то Петр Савельев считался бедняком, голью перекатной. Семья у него была большая: три сына и четыре дочери. Но в годы нэпа он построил на краю села маленький сарай из шилевки, сложил горн, втащил наковальню — завел свою кузницу. С тех пор хозяйство его пошло в гору. А за два года до организации колхозов он выдал старшую дочь Груню замуж и женил сына Степана. Свадьбы он закатил такие, что все жители Тростного даже ахнули: вот что значит иметь собственную кузницу! И хотя после этих свадеб в амбарах не осталось ни зерна, а в карманах — ни полушки, это не смущало Петра Савельева: «Было бы здоровье, а хлеб будет! Зато и мы кое-кому нос утерли».
А нынче дело вон оно повернулось как! За эти свадьбы да за нежелание вступать в колхоз Петра Савельева чуть не раскулачили…
В колхоз Петр Савельев идти не хотел. Не хотел «гнуть спину на чужого дядю», как говорил он дома. «У нас десять человек (в таких случаях он считал Степана неотделенным), только двое нерабочих. А у Федора Романова на десять человек всего один работник…»
Свои слова Петр Савельев никогда не считал окончательным решением и всегда спрашивал совета у всей семьи. «Вы-то как думаете?» — говорил он в таких случаях. Но все в семье знали — будет так, как скажет отец, и потому всегда отвечали: «Как вы, так и мы».
Теперь, чтобы не попасть в списки «зажиточных», Петр Савельев вступил в кустарно-промысловую артель. Теперь кузница считалась как бы артельной, и Савельевым ниоткуда никакая беда не грозила. Но с тех пор, как прошло в селе раскулачивание, в доме Савельевых стало тихо.
Андрей и Груня на улицу почти не ходили. Тоня вообще была тихоней, и только красавица Нина не унывала и на вечеринках все так же задорно плясала свой любимый танец «Цыганочку», распевая новые частушки:
На столе стоит цветок,
Тянется, плетется,
Давай, Нина, дробанем —
Больше не придется.
Сидит кошка на окошке,
К ней приходит бригадир:
— Выходи, кошка, работать,
