Это была необычная фантазия, а Тошико обычно не была склонна фантазировать. Она считала себя рационалистом. Насколько Тошико знала, физика была во всём: всё, в конце концов, сводилось к движениям молекул, атомов, элементарных частиц и, наконец, квантовой энергии, которая скручивалась в многомерные петли и линии.
Они с Оуэном часто спорили об этом, по ночам, когда в Хабе никого не было. Оуэн пытался убедить Тошико, что её вера в квантовую физику, в петлевую квантовую гравитацию и теорию струн – не более чем собственно вера, учитывая, что она не могла на самом деле купить всё это на eBay (а Оуэн был свято убеждён, что всё необходимое для жизни можно купить через интернет или заказать в баре). В ответ на это Тошико логически доказывала Оуэну, что биология – наука, которой он посвятил всю свою жизнь – не существует, являясь частью биохимии, которая, в свою очередь, всего лишь раздел химии и отчасти – классификация видов, которая по сути своей не более чем коллекция марок. Сама же химия — просто раздел физики, потому что в ней всё зависит от того, как взаимодействуют атомы и молекулы. Когда спор дошёл до этого момента, Оуэн очень раздражался и либо надевал наушники и громко включал музыку, либо просто уходил. После этого у Тошико появлялось чувство, словно она проспорила, потому что последним, чего ей хотелось бы в этом мире – чтобы Оуэн перестал с ней разговаривать, и это было то, что физика просто не могла объяснить.
Сквозь арки в кирпичных стенах по обе стороны от неё виднелись большие, также отделанные кирпичом комнаты, в некоторых из которых лежали груды ящиков, а в некоторых – высокие металлические полки, заполненные неподписанными коробками. Это был архив Торчвуда; владения Йанто, где хранились различные инопланетные устройства, которые Джек и его команда нашли, конфисковали или ещё каким-либо образом раздобыли. Всё это отправляли сюда не ради какой-то конкретной цели, а просто потому, что это нужно было где-то хранить.
Из арки перед Тошико выступила тёмная фигура, и Тошико замерла, прижав ладонь ко рту, чтобы подавить рвущийся наружу крик.
* * *
Гвен зажгла ароматическую свечу в центре обеденного стола. Сандал и кедр: это должно было создать правильное настроение – если, конечно, её поиски в интернете и прогулка по магазинам хоть что-то значили.
Когда к потолку начал подниматься лёгкий дымок, она сделала шаг назад и посмотрела на стол. Бутылка сладкого белого вина была открыта и охлаждалась в ведёрке со льдом, хорошие столовые приборы – с рукоятками из бука, которые не вынимались из шкафа после того, как в позапрошлом году у них гостила сестра Риса – лежали на столе, а еда готовилась в духовке. Куриные грудки, замаринованные в лаймовом и апельсиновом соке, завёрнутые в пармскую ветчину и оставленные в духовке на три четверти часа на четвёртом уровне мощности. От запаха у Гвен уже текли слюнки, хотя грудки должны были готовиться ещё пятнадцать минут. Спаржа уже лежала на блюде, готовая отправиться в микроволновку, когда курица будет готова, и Гвен даже немного посыпала её тёртым пармезаном. Не имело значения то, что, по мнению Гвен, пармезан пахнет блевотиной, а от спаржи её моча приобретает отвратительный запах; Рис любил это блюдо, и всё это было для него.
