Не помогало.
Я не желал больше видеть этот взгляд широко распахнутых, дерзких черных глаз, обрамленных пушистыми и невероятно длинными ресницами. Не желал чувствовать аромат ее кожи, пахнущей молоком и лепестками роз. Не хотел представлять, как глажу ее шелковистую гладкую кожу, беру за руку и сжимаю тонкое запястье.
Мечтал, чтобы мне расхотелось целовать ее…
Но стоило только закрыть веки, и ее образ снова вставал передо мной. И этот взгляд в темноте, которым она смотрела на меня, сжимающего в объятиях другую девицу. Взгляд, полный боли и разочарования. Полный ненависти. Пустой, мертвый взгляд, ставящий точку в том, что только зарождалось между нами.
Я провожу пальцами по мятой обшивке трейлера и вспоминаю, как колотил по ней кулаками на рассвете. Как пробудил мать ото сна, не на шутку напугав. Как упал на постель, не раздеваясь и не объясняя, что произошло. Потому что знал, насколько ей безразличны мои беды.
Вспоминаю, как раздраженно оттолкнул ее от себя, подошедшую, чтобы укрыть меня одеялом. И как до скрипа сжимал челюсти, чтобы не расплакаться, выпуская боль наружу.
И тяжело вздыхаю, прокручивая в памяти моменты тяжелого пробуждения, когда не было сил посмотреть матери в глаза от стыда. Я встал уже после обеда, вышел, в чем и был одет, и с досады хлопнул дверью. Побежал, куда глаза глядят. Без цели. Быстро, очень быстро. Решил, если загоню себя, и если у организма не останется сил ни на что другое, то перестану думать о том, что произошло.
Но это так не работает. Оказывается, даже, когда ты лежишь на берегу реки один, рвано дыша, сплевывая горечь, почти подыхая от бессилия, ты все равно будешь думать о том, кого предал.
— Вот так. Замечательно. — Слышится тоненький, как звон колокольчика, голосок.
И у меня сердце замирает. Потому что это она. Элли. И она здесь, в нашем трейлере.
— Спасибо, милая. — Кряхтит мать.
Я приоткрываю провисшую на старых петлях дверь и вижу картину, от которой начинают слезиться глаза. Девчонка причесывает мою старуху, сидящую на стуле с сигаретой в зубах, аккуратно отделяет пальцами ровные прядки и закрепляет на макушке маленькими заколками. Та следит за процессом, держа перед собой круглое зеркало, закрепленное на ручке-держателе, и беззубо улыбается своему отражению.
— Вам нравится, Сьюзан? — Элли, как обычно, очень нежна с ней.
Стоит в куче вонючего трейлерного дерьма, в облаке едкого дыма, как редкий цветочек посреди помойки, и будто не замечает того, что ее окружает. Что она, вообще, здесь делает? Зачем пришла? И давно ли?
